– Вот! Неужели это всё, что мы нашли?
Пыльная кипа старых, слежавшихся от времени пергаментов упала на дубовый стол, и над этим ворохом рукописей показалось недовольное лицо принцессы.
Гриммс оценил взглядом солидную стопку и безо всякого энтузиазма кивнул:
– Это и в самом деле немного… по сравнению со всем, что здесь есть.
Подбородок телохранителя дёрнулся в сторону высоченных деревянных стеллажей, заваленных пергаментами разного размера, вида, сорта и качества.
Иногда аккуратно обрезанными, иногда вкривь и вкось.
Новые и старые.
Бережно хранимые, и такие, на которых по три раза счищали написанное и писали вновь.
Переплетённые в книги, с листами идеальной белизны! Свитки – самого разного размера и веса.
Среди этого богатства, на специальных полках хранились и бумажные книги и свитки.
Бумага была дорогим удовольствием. И уж тем более для рёгландцев, ибо везли её с Материка. Сами жители Архипелага изготавливать бумагу не умели, да и на Материке этим искусством владели немногие.
Зато кожи для изготовления пергаментов в королевстве было предостаточно. Остманнские длиннорунные овцы, норрманнские козы и свиньи поставляли тонкие, почти прозрачные, крепкие листки, весьма ценившиеся грамотными людьми по всему миру.
Особенно ценились пергаменты из кожи ягнят, из которой выделывался особо тонкий сорт – велень.
Но такой пергамент королевский дом целиком забирал себе, на указы и дипломатическую почту. Кое-что оседало и на полках библиотечных стеллажей, но рёгландцам попроще оставались более грубые сорта.
Сегодня молодые люди допоздна засиделись в Библиотеке, роясь в старинных пергаментах, и оба устали.
И на этот раз, Гриммсу не удалось увильнуть от посещения этого странного, холодного, пыльного заведения. Элиза настояла на том, чтобы он сопровождал её не только до дверей, дескать, без его помощи, ей точно теперь не справиться!
И телохранителю пришлось включать свою изобретательность, придумывать, как спрятать под одеждой хоть какое-нибудь стоящее оружие, ведь в Библиотеку с железом не пускали, так же, как и с огнём.
Здешние книжные черви, во главе с бывшим коггером Ульрихом, в этом вопросе стояли насмерть! До тихого ужаса они боялись возникновения в этих стенах даже малейшей искры, а Гриммс, несмотря на все усилия мастера Уроха, не представлял себя без, хоть какого-нибудь, клинка.
Тогда выбор Гриммса пал на корд – длинный узкий кинжал. Ему удалось придумать для него ножны и даже прикрепить к телу так, чтобы не выдать себя и не порезаться самому.
Одержимость принцессы библиотечными поисками уже начинала беспокоить телохранителя, тем более, что до сих пор ничего особенного они так и не обнаружили.
Элизу теперь интересовали сведения о колдуньях. Любые – из исторических хроник, судебных дел или дипломатических писем, всё, что можно было найти на полках Библиотеки, в пределах досягаемости.
Но в летописях о них говорилось мало. Упоминались только незначительные случаи – кого-то колдунья вылечила от болезни, а «такой-то посол» иностранной державы «вручил королю верительные грамоты в присутствии Государственной Колдуньи».
В общем, ничем не лучше тех сведений, которыми пестрели городские летописи:
«Коза такая-то, такого-то горожанина, забралась на крышу другого горожанина и объела и вытоптала там всю траву. Королевский суд присудил первому горожанину восстановить крышу второго и выплатить тому двадцать эре за понесённый ущерб».
От скуки и усталости, от того, что они так ничего и не нашли, Гриммс уже сто раз пожалел, что когда-то обучался грамоте. Но тут уж ничего не попишешь – среди рёгландцев неграмотных было совсем мало.
Уж что-что, а человек без этой науки на Архипелаге – как без глаз и ушей.
Когда там сосед соберётся приплыть на твой остров поболтать, или сын вернётся с Материка?
А так – глядишь, какой-нибудь плывущий мимо купец-добрая душа, передаст клочок пергамента от знакомых-родичей. А на том пергаменте, самые свежие новости и сплетни. Или приветы от сына – жив, значит, здоров. Так что, худо-бедно, но читать-писать обучались, считай, все.
Где-то совсем рядом, между стеллажей, послышалось громкое сопение и шарканье толстых кожаных подошв. Потом раздался старческий кашель, и над столом за которым сидели Элиза и Гриммс, воздвиглась тощая, одетая во всё чёрное, фигура одного из библиотечных смотрителей – Клауса.
Сам его вид – морщинистое, как печёное яблоко, лицо, растущие редкими кустиками волоски на подбородке, глубоко посаженные слезящиеся глазки, всё выдавало в нём настоящего книжного червя, каким его обычно представляют себе люди.
А его взгляд – с подозрением ощупывающий каждого собеседника, голос – едкий и сварливый, говорили о том, что Клаус костьми ляжет, но не допустит ни малейшего непотребства или отступления от правил в драгоценных библиотечных стенах!
Когда Гриммс утром появился на пороге, смотритель чуть ли не обнюхал юношу, пытаясь определить, не проносит ли тот с собой что-либо запрещённое.
– Молодые люди! – скрипучий голос Клауса напомнил Гриммсу звук напильника, когда тем проводят по долу[1] меча. – Не пора ли знать честь? Скоро здесь совсем стемнеет, а вам ещё нужно успеть аккуратно разложить по местам всё, что вы тут разбросали. Год к году, место к месту. И не вздумайте что-нибудь напутать!
И, повернувшись, смотритель снова зашаркал куда-то вглубь Библиотеки.
Элиза развела руками, состроила испуганную гримаску и, убедившись, что Клаус её уже не услышит, прошептала:
– Вот, ворон-то надоедливый! Это же всё до утра не убрать! Ладно, как-нибудь и так сойдёт…
Но вечер и в самом деле наступил. В высокие и узкие окна Библиотеки стало попадать совсем мало света, а каменные скамьи становились всё холоднее и холоднее.
Поэтому, распихав пергаменты обратно на стеллажи способом «как-нибудь и так сойдёт», Элиза и Гриммс отправились домой.
***
Медленно-медленно, словно раздумывая – ложиться сегодня спать пораньше или погулять ещё немного, солнце опускалось в пушистую траву городских крыш.
Впрочем, летом оно привыкло спать мало: недолгое время полусвета-полутьмы, и горы на востоке становятся сначала иссиня-черными, потом их вершины окрашиваются в нежный розовый цвет. Потом над горами вулканом вспыхивает макушка просыпающегося светила, и на суетливых улицах города наступает новый день.
Но сейчас городская суета уже затихала, отдавая город во власть сна. Дома Саллы постепенно утихомиривались, заканчивали свой дневной бег на месте, обычный для больших столичных городов.
На окраине дома кутались в заборы, словно в одеяла. В центре – закрывали ставнями-веками слюдяные фасетчатые окна-глаза.
В богатых домах начинали лаять древеры – знаменитые рёгландские гончие. Наступало время их вечерней кормёжки.
Из-за леска на склоне Эттфьель, с королевской псарни, им отвечали бойцовые брохолмеры – слабость и предмет нескрываемой гордости Людвига Четвёртого.
Вслед за большими собратьями, с разных концов Саллы вступали хором бухунды и норботтены – дворовые, пастушьи и охотничьи на все лапы мастера.
А вот особых – злобных сторожевых собак в Салле никто не держал. Незачем.
Это вам не Материк, где приходится запираться на сто замков и засовов. Где всякие герцоги и маркграфы выстраивают себе крепости, каменные от пола до потолка, чтобы их драгоценные персоны никто не украл случайно, а потом боятся высунуть оттуда нос, трясясь в своих жарких странах от холода и страха!
Камня-то и на Архипелаге было предостаточно, строй-не хочу! Но и сами рёгландцы, и их предки, и предки их предков тоже, и те предки предков в свою очередь, жили под травяными двускатными крышами на деревянных срубах.
Ставили дома из брёвен и покрывали плахи крыш берестой. Потом выстилали на них слой торфа и слой земли, и снова торф, а сверху – дёрн. Под такой крышей ни дождь, ни ветер, ни холод не страшны!
Так и строился город – одно-двухэтажные домики, стена к стене, крыша над крышей. И на каждой крыше – травяной ковёр, по которому, если вздумается, можно прогуляться чуть ли не от центра до окраины, так иногда плотно стояли дома.
Но в нынешнее время, зелёный ковёр кое-где начал сверкать проплешинами, это некоторые богатеи вздумали, по иностранному образцу покрывать крыши толстой слюдяной черепицей.
Народ на такие дома косился неодобрительно – дунь ветерок посильнее, и полетели черепички, как бабочки порхать! Даром, что в каждой из них полпуда весу!
Но королевский двор пока что не следовал этой новомодной тенденции.
Вообще, королевский двор мало чем отличался от двора какого-нибудь зажиточного купца. Разве что места побольше, и народу вечно толчётся погуще, и дома все большие – двухэтажные.
Самый большой дом – королевское обиталище. Аж в три этажа! Но тоже – несколько срубов из толстых брёвен, под одной лохматой крышей. Только кухни во дворе и коновязи были каменными.
С четырёх сторон всё это богатство окружала высокая ограда. Если на окраине крестьянские дворы обносили заборами от скота и диких зверей, то ограда королевского двора была сделана от людей – просто так не перепрыгнешь! И к единственным воротам в этой ограде можно было попасть, лишь пройдя узкими кривыми улочками, петляющими между «как придётся», а на самом деле – с умыслом расставленными домами.
Вот по такой узкой и кривой улочке, кое-где ныряющей под нависающие с двух сторон скаты крыш, и пробирались к королевскому двору Элиза и Гриммс.
Принцесса шла впереди, погружённая в свои мысли, телохранитель сзади, отстав шага на три, безмятежно-расслабленный.
Гриммсу нравилась вечерняя Салла.
Летом, в ясную погоду, дома приобретали какую-то нездешнюю окраску. Пустынные улочки были хоть и знакомы, но таинственны, и на них ложилась тишина, оттеняемая только лаем собак.
Некоторые городские собаки были хорошо знакомы Гриммсу.
Кроме сворных и боевых псов, никто из них не сидел на цепи и не был заперт в доме. Собаки, когда не работали, гуляли где хотели и питались тем, что подадут. Меньше хлопот хозяину.
Ну, и больше хлопот, если какой-нибудь молодой пёс зарился на чужую курицу, гуляющую по улице. Или пытался ухватить за ногу принцессу, бегущую по своим делам. С этими телохранитель обычно не церемонился, угощая в лоб свинцовой чушкой. Или просто – схватив за загривок и подержав в воздухе.
Но с иными собаками у него были давние дружеские отношения.
Гриммс узнал басовитый солидный лай – это подавала голос собака мясника, здоровенный молосс со странной кличкой Турк Холгер, хороший знакомый телохранителя. Они с Элизой, как раз подходили к дому известного всей округе мясника Хардекнуда.
Но что-то в голосе Турка Холгера обеспокоило Гриммса.
Обычно серьёзный и молчаливый молосс не вступал в собачий перебрех просто так. Его излюбленная манера изъясняться всегда выглядела полной достоинства – гавкнет, помолчит, подумает, снова гавкнет.
Сейчас же, Турк просто заливался яростным лаем! Так, как будто по округе бродил кто-то чужой.
Телохранитель насторожился и ускорил шаг. Он в одно мгновение сумел догнать Элизу и приблизился к ней вплотную.
Видимо, почувствовав его дыхание в самый затылок, принцесса вынырнула из омута своих мыслей и, обернувшись, удивлённо посмотрела на Гриммса. Но позади себя уже никого не увидела.
Потому что телохранитель к тому времени успел одним движением опередить принцессу и обнажить корд.
И именно в этот момент, сверху, с крыш, кто-то спрыгнул.
Человек приземлился шагах в пяти впереди принцессы и её телохранителя, но не успели полы его длинного, до самых пят, плаща упасть на землю, как рядом оказался Гриммс.
Не зная намерений прыгуна, Гриммс слегка удержал первый порыв проткнуть гостя насквозь. Ведь человек мог оказаться и трубочистом, и припозднившимся рабочим, перекрывавшим дёрн наверху. Да мало ли кому могла прийти в голову идея прогуляться по крышам Саллы.
Однако и реакция человека в плаще оказалась великолепной!
Выпрямляясь после удара о землю, он ухитрился левой рукой удержать ножны, прятавшиеся под плащом, а правой – вытащить из них до половины свой меч, оказавшийся одноручным фальшионом. И, стоя боком к нападавшему, готовился отразить его удар.
Но Гриммс уже остановил свой разбег, и клинки их лишь легко соприкоснулись.
В вечернем воздухе раздался нежный звон стали.
Потом вскрик Элизы, ткнувшейся со всего маху в спину телохранителя. Всё произошло так быстро, что принцесса, не ожидавшая оказаться перед препятствием, не успела остановиться.
Человек в плаще кинул свой меч обратно в ножны и рассмеялся:
– У тебя неплохой телохранитель, сестра! Другой бы просто насадил меня на свой вертел.
– Си-Сигурд?! – принцесса, вынырнув из-за спины телохранителя, с нескрываемым удивлением разглядывала пришельца.
– Он самый! Только подросший чуток.
Человек снова улыбнулся.
Улыбка была вроде бы искренней, широкой, но его глаза как-то странно с ней контрастировали.
Гриммсу, выражение этих глаз сильно не понравилось. Но он тоже узнал, хоть и с трудом, пропавшего несколько лет назад старшего сына короля.
Элиза тем временем справилась с испугом и удивлением и бросилась брату на шею:
– Сигурд! Вернулся!
– Ха-ха-ха! Сестрёнка! Да и ты, я смотрю, выросла! – Сигурд покровительственно похлопал её по спине, потом, отстранив от себя, вгляделся в сестру. – Последний раз я видел тебя совсем маленькой. Сколько тебе лет тогда было? Восемь? Семь? А сегодня – не узнать! Совсем уже – дама!
Принцесса уже почти пришла в себя и стала засыпать брата вопросами:
– А ты где был? Что делал? Ты насовсем вернулся?
От последнего вопроса улыбка моментально сползла с лица Сигурда. Он оглянулся через плечо, как бы проверяя, не подслушивает ли кто их беседу. Потом, наклонившись к Элизе, сказал негромко, но решительно:
– Вот именно об этом я и хотел с тобой поговорить. И прямо сейчас.
Элиза несколько растерялась от такого мгновенного перехода от радостного приветствия к деловому тону:
– Ну-у… хорошо. Пойдём домой, поговорим. Ты уже видел отца?
– Видел.
По тону, вдруг ставшему холодным и отчуждённым, любой смог бы догадаться, что встреча с отцом для принца получилась не из приятных.
Как бы нехотя, делая огромное усилие над собой, он произнёс ещё более холодно:
– Мы поговорили совсем недолго, и мне пришлось бежать. Король хотел схватить меня. Кто знает, мог и казнить, если бы это ему удалось!
Принцесса не верила своим ушам!
– Не может быть! Наверное, ты что-то неправильно понял?!
– Может-не может… То, что Людвиг Четвёртый не гнушается казнями, подтвердит… да хоть спина твоего телохранителя. А скажи мне, какому отцу понравится то, что его сын и наследник не хочет быть наследником?
На этих словах Сигурд ещё раз обернулся, и, пока принцесса пыталась разобраться в своих чувствах и искала слова в ответ, схватил сестру за руку, и увлёк её в проулок, оканчивающийся небольшой полянкой с маленьким холмиком посредине.
Дома вокруг полянки стояли к ней фасадами без окон, и всё её пространство поросло травой, которую летом постоянно срезали, а на самой макушке холмика чернела незарастающая проплешина.
На этом самом месте, два раза в год горел костёр, вокруг которого собирались жители этого конца города на Праздник Огня. Провожали лето, встречали по весне новый год.
Здесь местные жители своих коз не выпасали, поэтому можно было посидеть на траве не опасаясь вляпаться в козьи «катышки». Ну, и вечером, когда вездесущая ребятня разбегалась по домам, место укромнее этого найти было трудно.
Сигурд, не выпуская руки Элизы, дотащил её до самого холмика, посадил на траву, оглянулся на поспевающего вслед Гриммса. Посмотрел на того властно и холодно, как бы ожидая, что от его взгляда телохранитель принцессы испарится. Но Гриммс и не думал отходить от них дальше чем на два шага.
– Слушай, прикажи своему телохранителю исчезнуть на некоторое время. Разговор у нас будет серьёзный.
Но Элиза уже начала потихоньку приходить в себя.
Оттого, что ею начали вертеть, как вздумается, у принцессы неожиданно включилось природное упрямство. Насупившись и повысив голос, она постаралась произнести веско:
– Гриммс не просто телохранитель! Он мой друг! Ему можно знать всё!
На лице Сигурда заиграла странная улыбка. Он уже собирался было что-то сказать, но передумал, видя, как нахохлилась принцесса. Ссориться с сестрой при первой же встрече, как видно, не входило в его планы.
– Хорошо. Друг, так друг. Но пускай этот друг постоит чуть в сторонке. А мы поговорим. Хорошо? Негромко поговорим. Вдруг ты всё-таки решишь, что не стоило твоему другу слышать подробности жизни нашей семьи? А?
Но принцесса смотрела в землю, ни единым взглядом или жестом не давая понять, что она согласна с братом.
Но, когда в тишине засыпающей Саллы, раздался громкий хохот, вскинула голову.
Принц, хохоча, опустился рядом с ней на траву:
– Нет-нет! На самом деле, ты всё ещё та же самая маленькая девочка, которую я знал пять лет назад! Ты пока ещё не стала взрослой. У тебя ведь до сих пор нет своего собственного мнения. Тебе сказали, что твой охранник должен быть всё время рядом, и ты поверила! А для чего? Чтобы Альбрехт не утопил?
Элиза ошарашенно отшатнулась. Намёк был слишком прозрачным. Для человека, отсутствовавшего неизвестно сколько и неизвестно где, брат оказался очень хорошо информированным.
– Откуда ты…? – не договорив она стиснула зубы.
– Да так…Слухи летят на крыльях ветра… Ладно. Давай поговорим при свидетеле, – принц ещё раз пристально взглянул на Гриммса.
И, видимо, удовлетворившись осмотром, кивнул каким-то своим мыслям.
– Но помни – существуют тайны, которые могут убить знающего их!
– Что за тайны такие? – удивилась Элиза.
Но Сигурд, видимо, не был намерен посвящать их с Гриммсом сразу во все свои дела. Он лежал на спине, вертя в руке сорванную травинку, и глядел в небо.
И лишь после довольно длительного молчания произнёс:
– Я приехал сюда, лишь для того, чтобы сказать отцу, что хочу отказаться от наследства. По правде говоря, я ожидал, что он будет недоволен, но такого… я просто не мог предвидеть! И я не собираюсь опять попадать к нему в лапы. И уж тем более, оставаться здесь я не собираюсь.
– Отцу? В лапы?? Где же ты будешь жить?!
Принц опять рассмеялся. Однако смех его прозвучал невесело:
– Понимаешь, здесь – на Архипелаге, и нет жизни! Так… прозябание. Рёгланд – это большая деревня, где все только и думают, что о курах, свиньях, рыбе. О том, что скоро будет зима, и надо к ней готовиться. О том – кому подороже продаться на Материке, чтобы не остаться здесь голодными.
Неожиданно он повернулся на бок, приподнялся на локте и посмотрел на Элизу глазами полными воодушевления:
– Но лишь на Материке, и есть настоящая жизнь! Там и только там ты можешь добиться в жизни всего, что тебе нужно – чести, уважения, преклонения если хочешь! Всё в твоих руках! И нет пределов тому, что ты можешь. Там бескрайние просторы! Бесчисленные народы, которые только и ждут, когда к ним придёт настоящий владетель!.. А тут… – голос Сигурда снова поскучнел, – король-самодур, прилипший задницей к своему креслу.
Принц склонил голову, будто раздумывая:
– А если наоборот – он испугался, что я приехал потребовать своё наследство прямо сейчас? И решил избавиться от меня раз и навсегда?
Вот тут Элиза уже просто не выдержала:
– Ты врёшь! Ты всё врёшь!! Не мог отец поступить так…так гадко! – она даже задохнулась от гнева.
Но Сигурд оставался внешне спокоен:
– Не мог? Ну да, ну конечно… И это говоришь ты? Та, с которой отец собирается поступить точно так же! Скажи, ты давно не общалась с жителями Саллы?
По правде говоря, Элиза по пальцам могла пересчитать случаи, когда ей удавалось поговорить с кем-нибудь из рёгландцев. Няньки, отец, прислуга, учителя и Гриммс, все, кто состояли в её окружении, в число городских жителей как бы и не входили.
Правда были ещё матросы и портовые рабочие. И те из жителей города, дома которых принцесса посещала на праздники… Растерявшись от такого неожиданного вопроса, она сумела лишь пробормотать:
– Ну… я же… Ну, не знаю я.
– А ты удивишься, если узнаешь, что королевским указом жителям Рёгланда запрещено разговаривать с тобой? А если таковой разговор всё же состоится, немедленно докладывать об этом в Королевскую канцелярию?
Глаза Элизы широко раскрылись от удивления:
– Врёшь! Зачем?
Сигурд, смотревший на принцессу в упор, снова лёг на спину, вперил взгляд в вечернее небо, из бледно-голубого, становившееся к ночи молочно-белым. Левой рукой передвинул свой меч, положив его эфес на грудь.
– Вру, вру… вот, приплыл сюда за тридевять земель, чтобы врать тебе без остановки. Но вот скажи тогда, зачем ты постоянно сидишь в Библиотеке? Почти не вылезая оттуда. Ты ведь чувствуешь, что вокруг тебя происходит какая-то мышиная возня, да? – Сигурд снова приподнялся на локте и опять испытующе посмотрел на принцессу.
– Ну сижу! Просто так сижу! Я просто не понимаю, чего-такого всем от меня нужно?!
Элиза с досады стукнула кулачком в ладонь, как это делают проигравшие в зернь матросы. Сигурд захохотал:
– Ты на самом деле думаешь, что тебя собираются выдать замуж на Материк? Как говорил тебе твой отец? Ха-ха-ха! Забудь об очередном его вранье, послушай, что скажу тебе я – твой брат, который уже изучил все его уловки и хитрости! Ты никогда отсюда не уедешь, потому, что тебя готовят в преемницы Софии! Тебя хотят сделать колдуньей! Старуха скоро умрёт, и ты займёшь её место!
Элиза изо всех сил замотала головой:
– Нет. Не может быть!
– Или ты думаешь, что Сёстры Стихий обучают своему искусству всех и каждого? Сколько учениц было у Софии, кроме тебя?
Головоломка, такая туманная и непонятная, вдруг начала складываться в нечто правдоподобное. Элиза верила и не верила, и не хотела верить. Ища помощи, она взглянула на Гриммса. Но тот, как завороженный, не сводил глаз с меча Сигурда.
– Знаешь, я достаточно попутешествовал по свету за эти годы. И не на королевских галеонах, а пешком, да на лошадях. Я познакомился со многими колдуньями, и я в курсе того, что здесь происходит. Это же не для кого не секрет, кроме тебя! Камень, который ты своими собственными руками доставила сюда – не просто Камень Конкрума! Он всегда был предназначен для инициации новых Сестёр Стихий. Надеюсь, тебе знакомо слово «инициация»?
Элиза, теребившая зубами шнурок собственного рукава, машинально кивнула. Конечно же, на уроках истории, это слово ей встречалось. Но она никогда в жизни не относила его к самой себе.
Беглый принц снова откинулся на спину и, выдернув из земли очередную травинку, принялся долго и тщательно её изучать, как будто созерцание этого стебелька вдруг стало всем смыслом его жизни. Над полянкой повисло тяжёлое молчание.
Наконец, наверное решив, что пауза слишком затянулась, Сигурд вздохнул и снова повернулся лицом к сестре:
– А знаешь, ведь это неплохо – быть колдуньей. Этих особ всегда окружают почёт и уважение. Они – вот кто по-настоящему правит этим миром! Ни один владетель в здравом уме не станет ссориться с колдуньей. Наш пра-пра-прадед Атаульф Второй не в счёт. С умом-то у него было не сильно хорошо. Только вот Рёгланд для нормальной жизни не годится. Быть здесь колдуньей, всё равно что в море деньги кидать! Никакого смысла…
– Слушай, – Сигурд, сел, ловко скрестив ноги, как сидят в своих шатрах степные табунщики, – может действительно тебе так и сделать? Соглашайся на всё, становись этой самой Сестрой, и давай махнём ко мне, не Материк! Там хорошо!
– К тебе?
Принц в очередной раз рассмеялся:
– Там – «у меня», на самом деле хорошо. Вот увидишь, тебе понравится!
Он встал, поправил меч и сразу стал серьёзнее и как-то старше, как будто это движение придало ему какую-то новую энергию:
– Но у меня есть одно условие – не говори никому ни слова о нашем разговоре. И телохранитель твой тоже пусть накрепко прикусит язык. А не то мне придётся этот язык подрезать. Возможно, вместе с головой. А теперь, посидите здесь ещё немного, пока я не уйду. До встречи… Сестра.
И, подмигнув Элизе на прощание, принц Сигурд быстро скрылся между домами, окружающими полянку.
[1] Дол (меча) – продольный желобок на клинке.