(ред.09.10.19)
Глава 8
Что-то негромко стукнуло в передней комнате.
Затем за дверью послышались осторожные, еле слышные голоса, прозвучавшие для Людвига Четвёртого, словно грохот пушечного выстрела.
Хотя нет. Никакой пушечный выстрел или даже канонада изо всех разрешённых государству орудий, не смогла бы разбудить короля, вздумавшего отдохнуть между сражениями, прямо на поле боя. Привычка к грохоту выстрелов и свисту ядер выработалась у него ещё с юности.
Крик петуха – другое дело! Рёгландцы, что на хуторах, что в городах, всегда оставались верны этой птице, просыпаясь под её звонкое «Кукеликю!»
Это на Материке вечно изобретали всевозможные способы пробуждения:
в душной и жаркой Нэригри, прячущейся в горах на юго-востоке, тамошние жители – гвальфы, разводили павлинов с особенно противным голосом;
те же, кто населял пустыни – киелинкосы, Бауру, мессины и прочие, использовали стариков, мучимых бессонницей, принуждая их бить на рассвете в огромные медные била;
и повсюду, в больших городах Материка, местные эльдеры на всю ночь выставляли уличную стражу, в обязанности которой и входило – будить горожан под утро громкими криками и стуком деревянных колотушек.
Но все эти ухищрения плохо заменяли обычного петуха – павлины отказывались орать до полудня, старики путали день с ночью, да и медные била – эту тяжесть, при кочевом образе жизни, приходилось постоянно таскать с собой. Стража же и сама была горазда поспать в карауле. Ну, а тучи на небе, закрыв собой ночные звёзды, и вовсе могли нарушить нормальное течение жизни в этих местах.
Одним только петухам ничего не мешало кричать вовремя, даже такая кромешная темень, как сейчас. Эти птицы исправно голосили, будто видели звёзды прямо сквозь непробиваемые тучи.
Из жилища Людвига – двух небольших комнат в правом крыле третьего этажа, городских петухов было слышно плохо – окна комнат выходили на набережную, туда же, куда и окна королевского кабинета, но тем не менее, король был полностью уверен, что до третьих петухов ещё далеко.
Да и вставать с петухами сейчас не имело никакого смысла – мрак «хоть глаз коли» и после третьего петушиного крика длился ещё долго.
Но кого-то даже нынешняя темень не смогла отвадить от ночных странствий по королевскому дому.
Людвиг Четвёртый высунул нос из-под медвежьей полости, в которую ему пришлось завернуться перед сном – к вечеру похолодало уже серьёзно:
– Кто там?
Дверь скрипнула, приоткрываясь:
– Это мы…
– Мы это!
Короля всегда раздражала эта манера – быть в полной уверенности, что собеседник просто обязан, даже во тьме, по одному только голосу, понять, кто же нанёс ему визит.
Но на сей раз, слава Стихиям, ошибки быть не могло, голоса принадлежали Оре Пухалокки и Арилле Магертак – нянькам его дочери. Ведь с этими двумя подругами, которых Людвиг про себя называл «неразлучницами», он был знаком давным-давно, чуть ли не с самого детства.
Они обе, рано оставшиеся без родителей, по просьбе Софии были вывезены его отцом, Сигурдом Первым, из разных уголков Материка. Ора – с диких озёр, раскинувшихся на севере Гардарьялы, а Арилла – Арилла Свартугон Элеванде Магертак, из Тюринги Вар-Годар, откуда-то с окраин её столицы, Сен-Сёдара.
Впрочем, «неразлучницам» до сих пор не приходило в голову шляться по крутым лестницам и длинным коридорам в абсолютной темноте.
– Слышу, что вы. Чего не спите? Бессонница замучила?
Этот вопрос словно прорвал плотину – подруги начали говорить громким шёпотом, торопясь и перебивая друг друга. И если Арилле «громкий шёпот» давался без труда, то для громогласной Оры, так напрягать горло, чтобы её не было слышно по ту сторону Королевской Бухты, было сущим наказанием.
– Да как тут спать, когда вокруг такие дела творятся! – это Ора.
– София знала, что так будет… – это Арилла.
– София говорила – еду нам не на чем будет разогреть…
– Но она не говорила, что будет так темно и холодно!
– Ни словечком не обмолвилась!
– Мы очень боимся…
– За Элизу боимся…
– Как она там…
Наступила недолгая пауза, после которой снова послышался голос Оры, в котором звучали слёзы:
– Как там наша бедная девочка? Одна-одинёшенька, непонятно где!
У Людвига снова кольнуло сердце. Раньше он и понятия не имел, что настолько привязан к дочери.
– И вы разбудили меня ни свет, ни заря, только для того, чтобы поведать о своих переживаниях?
– Но мы же…
– Мы уже сказали…
– Мы так и думали, что огонь уйдёт вместе с ней…
– Она часто намекала…
– Но она не говорила, что солнце погаснет…
– Говорила: «Знаю, что уйду летом, это хорошо для вас…»
– «Днём на солнце отогреетесь…»
– А где оно – солнце? – Арилла всхлипнула, – Обмануть-то нас она не могла!
– Никогда в жизни не обманывала…
– Но вдруг что-то получилось…
– …не так, как-нибудь…
– …неправильно получилось…
«Неразлучницы» замерли, ожидая реакции короля, возможно, каких-нибудь успокоительных слов или чего-то подобного.
Но Людвигу нечем было их утешить. Зефира строго-настрого приказала молчать о том, что случалось на поляне у Камня Конкрума.
Но даже и без предупреждения Зефиры, те события и всё, что им предшествовало, никак не годились для всеобщей огласки. Во всяком случае – пока. Похоже, это понимали все, кто там присутствовал.
И пусть эти две женщины – Ора и Арилла, были посвящены во многое, пусть даже им были известны некоторые секреты Софии, неизвестные даже ему – королю, не стоило делиться с ними сведениями, особенно сейчас.
Король сел на своей постели, вздохнул.
– София утверждала, что всё идёт, как надо. Вам не о чем беспокоиться.
– Как же нам не беспокоиться… – Оре не удалось удержать в узде голосовые связки, и в комнате слегка громыхнуло, – мы же видели!.. Ой!
– Когда нас София отослала в город… – судя по вскрику Оры, Арилле удалось не промахнуться в темноте и ущипнуть подругу, для того, чтобы заставить её приглушить голос, – мы далеко не пошли…
– Переживали мы сильно, за нашу девочку…
– Через реку переходить не стали, чего лишний раз ноги-то мочить?!..
– И в леске спрятались…
– Видели мы издалека, какая жуть там творилась!..
– Потом ты, Людвиг, оттуда проскакал…
– Как ужаленный!..
– Потом, когда уж Сигурд с моряком прошли…
Людвиг вскинул голову, тщетно пытаясь рассмотреть во мраке лица говоривших.
– Подождали немного, да и побежали туда…
– А там – кровь на песке! – в громогласном шёпоте Оры послышалось отчаяние.
– Много крови!
– И перед Камнем тоже!!
– Всё забрызгано!!!
– Хватит! – Людвиг был вынужден рыком остановить излияния нянек. – Кровь – не кровь. Вас это не касается! Нам обещано, не кем-нибудь, а колдуньями, что все будет в порядке.
– Но…
– Я сказал, хватит!
Никаких особенных чувств Людвиг к нянькам своей дочери никогда не испытывал. А кормилицу её, даже и не помнил – все эти женщины должны были заботиться об Элизе просто по обязанности. За это они получали крышу над головой, еду и даже кое-какие деньги, чтобы грядущая старость прошла безбедно. Не все его подчинённые могли похвастаться такой удачей – даже генералы вынуждены были довольствоваться причитающейся им частью добычи на поле боя и доли заработанных на войне средств.
Да, и Ора, и Арилла имели особое положение в королевском доме, но права спорить с королём никто им не давал.
– А теперь объясните, что за моряк?
– Какой моряк? – увлечённые воспоминаниями о крови, забрызгавшей белый песок, обе няньки не сразу сообразили о чём вообще идёт речь.
– Вы только что сказали, что вместе с принцем Сигурдом шёл какой-то моряк. Этот моряк вам знаком?
– Не то, чтобы знаком… – снова зачастили обе женщины.
– Один раз видели…
– Он с того корабля, что напротив окон стоит…
– Одежда у него не наша…
– На кухне сказали – Байяллы это матрос…
– Моряк!
– Нет матрос!
– Нет…
– Хватит! – Людвиг был начеку. Пусть спорили между собой няньки очень редко, но сейчас со всеми приходилось держать ухо востро. – Как выглядел этот моряк-матрос?
– Э-э-э, бородка такая у него – рыжая…
– Хотя, не старый ещё!
– Серьга у него в ухе…
– Да там у них серьги в ухе, чуть не у каждого… – наверно, у Ариллы сегодня было настроение поспорить.
– Что ещё заметили? – пришлось вмешаться Людвигу.
На некоторое время наступило молчание, потом Ора неуверенно произнесла:
– Босиком он шёл… вроде.
– Сапоги под мышкой нёс! Берёг, видно.
– Матрос? В сапогах? – сам король, ни разу не удосужился посмотреть на людей, с которыми его сын приплыл с Материка. Некогда было, да и вообще…
Стоило, наверное, попытаться вытянуть из «неразлучниц» нечто большее, но Людвигу уже и без того хватало пищи для размышлений.
София обещала, что днём будет светить солнце. На поляне был ещё один человек.
Неужели, у колдуний всё-таки что-то пошло не так?
У короля выпал из поля зрения какой-то момент схватки его сына с бывшим телохранителем Элизы – укус колдуньи оказался серьёзным. Хорошо хоть не смертельным, но рука побаливала до сих пор.
Кое-что он успел заметить. Но только в самом-самом конце истории, при падении дочери в Камень: брызги крови в воздухе, о которых твердили няньки, и что-то блеснувшее из ладони телохранителя – по всей видимости, принцу удалось воспользоваться кинжалом.
Но большего Людвиг рассмотреть не смог – от той боли, что причинил ему укус, у короля слезились глаза. Он даже не подозревал, что эта плёвая рана может причинить такую серьёзную боль! Впору было подумать, что Зефира, перед тем, как укусить, смазала себе зубы каким-нибудь ядом. Насколько знал Людвиг, за Сестрой ветра такого коварства не водилось, но всё случается когда-нибудь в первый раз!
Позапрошлым вечером, во время разговора с Зефирой, разговора, который немногим отличался от допроса, Людвиг не решился спросить её об этом. И не признаваться же воину перед женщиной, что её зубы оказались сильнее его руки и способности терпеть боль!..
…зато сама колдунья несколько раз поинтересовалась у него – не появлялись ли в Рёгланде слухи о летающем оружии?
Летающее оружие?..
Когда-то давным-давно, когда Людвигу стукнуло лет восемнадцать, София проводила с ним тайную беседу о том, что такое оружие возможно. Что могут найтись люди, без стыда, совести и чести, способные создать подобную мерзость.
Но какое отношение это имело к событиям на поляне?
Понятно, что Зефире тоже не удалось увидеть всю схватку целиком, иначе зачем ей так настойчиво расспрашивать Людвига и его сына? Расспрашивать их порознь, не дав увидеться и переговорить друг с другом. Но знала она явно больше короля и его сына.
А тут ещё этот матрос Байяллы, вдруг появившийся в обществе принца. Принца Сигурда, единственного на всей поляне, кроме Софии, кто стоял лицом к тому месту Камня Конкрума, в котором исчезла Элиза, и мог ясно видеть подробности того, как его сестра покидала этот мир.
Королю нужно было подумать, хорошенько подумать и тщательно вспомнить всё произошедшее.
– Эй, вы ещё здесь? – Людвиг вдруг сообразил, что в королевской спальне давно стоит подозрительная тишина – даже юбки не шуршат.
– Мы здесь, – тихо подала голос Арилла.
– Всё, идите спать. Днём поговорим… если он будет – этот день.
– Людвиг…
– Что ещё?
– Мы обратно идти боимся!
– Боимся вниз по лестнице…
– Вверх-то ничего ещё было…
– А вниз, больно страшно…
Людвиг только крякнул с досады:
– Ладно, передняя комната в вашем распоряжении. Топчан справа, кресло слева. И не храпеть! Услышу – выгоню взашей!
После того, как за няньками закрылась дверь, Людвигу почудилось, что он расслышал «шёпот» Оры:
– Как бы сам не захрапел…
Нет, наверное, всё-таки послышалось… Не могла же нянька и в самом деле так открыто нарываться на неприятности.
***
Старинная поговорка гласит: «Обратная дорога всегда короче».
Но для принца Сигурда их обратный путь до люка в полу избушки оказался ещё длиннее, чем путь от люка до Железной Двери. Его буквально измучили более частые остановки в пути и затёкшие до полного онемения руки.
Элемунд тащил на себе драгоценную находку, поэтому Сигурд вынужден был одной рукой держаться за плечо поводыря, а другой поддерживать бывшего ландскнехта под локоток, словно даму, шествующую на высоченных каблуках, тех самых, что до сих пор не вышли из моды во фриландском Хойхеле. Идти таким образом было очень неудобно, но приходилось терпеть.
Самому Элемунду тоже досталось сполна – ларец, или то, что казалось похожим на ларец, весил прилично, и усталое сопение вестманнского ландскнехта, звучавшее всё громче и громче, с каждым шагом раздражало Бендрагара Свиндле всё больше и больше.
После пропажи посоха – рукояти от старых грабель, бывший «слепой» теперь то щёлкал пальцами, не хуже танцовщиц пайселлы на горячих от солнца улицах Падаса, то хлопал в ладоши, словно камлающий шаман-кунбарара с запада Великой Степи, но чаще всего – громко цокал языком. Теперь стало абсолютно ясно, что именно резкий звук помогает мнимому слепому уверенно двигаться в темноте.
Но как только троица подземных путников подошла к люку, Бендрагару пришлось перестать шуметь – надо было подумать об осторожности, мало ли что произошло наверху, в хижине, за время их путешествия?
– И-и-и, сьтой! Вот и пьисьи. Веись-нет? – в шёпоте бывшего «слепого» слышалось нескрываемое облегчение – обратная дорога и ему тоже далась нелегко.
Фраза, видимо, должна была означать: «Вот и пришли. Веришь-нет?». Но от частого цоканья, язык Бендрагара так распух, что перестал помещаться во рту, и от этого речь его сделалась шепелявой и невнятной, словно старик разом потерял все зубы.
Сигурд и Элемунд, несмотря на усталость, прыснули, еле удержавшись, чтобы не заржать в голос, до того смешно это прозвучало.
– Сьмесьно вам, та, веись-нет?! Нет бы сьпасибо сьтаику ськасять, сьто зивы-сьдоёвы выбьяись.
Буквально в то же мгновение раздался громкий лязг. Забыв, в гневе, что сам же сложил мечи перед ступеньками, Свиндле умудрился споткнуться об эту кучу железа.
Потом стало слышно и шипение с привизгом. Нога Бендрагара, обутая в видавшие виды мягкие кожаные башмаки, оказалась ещё чувствительнее, чем нога принца в сапоге.
– Побереги ноги, старик, – Сигурду трудно было удержаться и не съязвить в свою очередь, – пока мечи их тебе не оттяпали.
Шипение сменилось яростным шепотом:
– Опять сьмейти моей хосесь, та?! Итёсь в такое месьто – несего на себя сьтойко зееса навесивать!
Сигурд только пожал плечами в темноте – без оружия принц всегда ощущал себя голым, неважно в какое место он направлялся. А вот удар по его драгоценному Хянсинслёсу, мог стоить Бенграгару ноги, а то и сразу двух. Старику повезло, что на фальшионе были такие крепкие ножны, способные в бою послужить даже щитом!
– Хватит болтать. Иди – послушай, что творится в хижине, – прошептал он в ответ.
Ярость в голосе Свиндле поутихла, уступив место обычной раздражительности:
– Та сьтобы там не твоиёсь. Узе насумеи на всю окъюгу! –проворчал он и полез, кряхтя, по высоким ступенькам к люку.
– Сьпит он, оузеносес твой, веись-нет. Тойко хъяп сьтоит, – через некоторое время произнёс он в полный голос, уже не скрываясь.
Снизу было слышно, как старик стучит своим кулачком в толстую крышку люка.
– Потнимайся сюта, пъинс. Сьтусять нато сийно, веись-нет. Я то этого бойвана сам не тосьтутюсь.
Не успел Сигурд сделать шаг, или хотя бы удивиться тому, что, несмотря на распухший язык, Бендрагар Свиндле не стал болтать меньше, и даже не отказался от любимой присказки, как вдруг услышал за спиной удивлённый возглас Элемунда.
И тут же сам почувствовал правой ногой странное движение.
Что-то, явно живое и очень гибкое, проскользнуло мимо, на пару мгновений прижав мягкое голенище сапога к ноге, повыше щиколотки.
Принц застыл, как изваяние.
– «Змея!» – промелькнула словно молния первая паническая мысль.
Но откуда здесь, в заброшенных каменоломнях, могут быть змеи? Да ещё и такие толстые! Ведь, судя по высоте, на которой эта тварь коснулось сапога – будь она змеёй, была бы размером с хорошее бревно!
Такие змеи раньше встречались разве что во владениях Ораньи – Сестры леса. Да и то очень редко, и только после того, как к ней в гости заходила Сестра зверей Лейлис.
Никакого движения у сапога больше не ощущалось, зато сверху, от люка, раздался громкий, шепелявый крик ужаса:
– Сьто это?! Сьто?! Отойти от меня!
Сзади глухо стукнул о каменный пол, найденный в сундуке ларец – Элемунд решил на всякий случай освободить руки и приготовиться к бою.
На несколько ударов сердца в подземелье разлилась тишина – каждый, затаив дыхание, вслушивался изо всех сил, а бравый ландскнехт даже сопеть перестал.
– Фрейя, не приставай к человекам. Человеки боятся в темноте. Человеки умеют напугать себя и друг друга.
– Тоберт? Это ты?!
Вопрос был, конечно, глупым и неуместным – своеобразная речь и знакомый писклявый голос, в звуках которого словно бы шуршали и пересыпались камешки, не мог принадлежать никому другому. Но очень уж неожиданно он прозвучал здесь – во мраке штольни.
– Принц Сигурд должен был бы узнать голос Тоберта… если только у принца Сигурда не заложило сразу оба уха, – в голосе элля сквозила ирония.
Но Сигурда было нелегко вывести из душевного равновесия простой иронией:
– Во-первых, убери свою кошку из-под ног, пока её не раздавили в темноте…
– Фрейя умная. Фрейя под большие ноги глупых человеков не попадёт.
– Эй, кто тут глупый человек? – сердито отозвались сзади, позабыв даже своё привычное: «Ну-у..»
– Тот, кто обиделся на слова маленького эли.
– Хватит! – оборвал принц, готовую начаться словесную дуэль. – Будете спорить, когда выйдем наружу. Элемунд, подними то, что бросил, и выходим отсюда. Твой меч возьму я.
– Глупые человеки променяли ум на железо. Человеки любят железо. Железо любит пить кровь человеков.
Достучатся до Бертрана оказалось непросто. Сон оруженосца оказался крепок, а толстый дубовый щит от чего-то очень плохо пропускал звуки.
Но вот, загрохотала над головой тяжёлая мебель, люк открылся, и подземные странники поспешно выбрались внутрь избушки… в полнейшую темноту, не светлее той, что осталась внизу – в каменоломнях.
– Неузьто нось узе?
– Для глупых человеков ночь и день, неважно. Слепы они и в темноте, и при свете.
– Кто здесь?! – перепугался не на шутку Бертран. Он, конечно, не догадывался о присоединении к отряду лесного тролля и повреждении болтливого языка агента «Закона Ночи», и теперь гадал, кого же он выпустил из мрачного подземелья на свою голову?
Принц Сигурд и Элемунд, не сговариваясь, не стали вступать в разговор, давая оруженосцу напугаться как следует.
– Кто, кто… в сею дойото! Спать нато меньсе! Гойову свою пиаспись! Веись-нет?
– Бендрагар? Это ты? – эти слова прозвучали удивительно похоже на то, что недавно было сказано самим принцем в адрес элля. Видно, с кем поведёшься…
– Не-е..не я. Я зьая сьмейть твоя!
И, если «долото в шею» не могло сильно напугать бравого оруженосца, то упоминание о «злой смерти», произнесённой странным голосом непонятного существа из недр каменоломен, заставили бедного Бертрана опрокинуть скамейку с перепугу.
Сигурд и Элемунд, не выдержав, расхохотались во всё горло.
– Обманываете, да? – обиделся пришедший в себя Бертран. – То, что старик наконец-то язык себе прикусил, это я уже понял. А кто из вас говорил так пискляво? Неужто кому-то в подземелье всё причинное место отбили? Предупреждал же я – нечего лезть туда впотьмах!
Даром, что молодой – Бертран тоже за словом в карман лезть не собирался, хотя, конечно, до Бендрагара Свиндле, ему ещё было, как до звезды небесной!
Впрочем, как и до лесного тролля:
– Для толстых ушей глупых человеков…
Это могло продолжаться бесконечно долго, и принцу Сигурду пришлось возвысить голос:
– Бертран! Люк на место! Всё расставить аккуратно, как было! Элемунд – положи свою ношу куда-нибудь, чтобы не спотыкаться об неё… хотя бы в очаг поставь. И возьми у меня свой меч.
Некоторое время темноту избушки оживляли лишь звуки поспешно выполняемой работы – шуршание половика-дёрьматта, стук мебели, скрип кожаных ремней надеваемой амуниции да тихая ругань, когда кому-нибудь наступали на ногу.
Сигурд приложил к губам эфес фальшиона, прося у верного меча прощения за все тяготы, которые тому пришлось перенести – лежание на холодном каменном полу, удар ногой. Добравшись до кушетки, стоявшей под окном и подождав, пока всё стихнет, принц снова обратился в темноту, уверенный, что элль ещё не исчез:
– Тоберт, ты, наверное, знаешь, что, если было сказано: «Во-первых…», значит, должно быть сказано и: «Во-вторых…». Так вот – во-вторых: ответь, как ты проник в… подземелье и что ты там делал?
– Тоберт – друг! Тоберт не хотел ничего плохого, – скороговоркой зачастил элль. – Тоберт был недалеко, задрожала земля. Тоберт подумал – обвал! Может кто-то попал в беду? Тоберт хотел помочь!
– Ты не ответил на первый вопрос…
– У эли свои пути. Там дороги человекам нет.
В том, что тролль способен пролезть в любую щель, у Сигурда сомнений не возникало. И в том, что тот мог почувствовать сотрясение почвы – тоже, в отличие от спавшего мёртвым сном Бертрана. Неясным оставалось только одно – кого решил спасать Тоберт от обвала в старых штольнях?
– И кто же мог попасть в беду там – внизу? Здесь живут твои сородичи?
Какое-то время тролль молчал, потом сказал очень осторожно:
– Эли не живут здесь, принц Сигурд. Но эли могут ходить здесь по своим делам. У эли много дорог. А у Матери Нигоры много дел, она не следит за каждым эли, попавшем в беду. Надо помогать друг другу.
Сигурд не собирался ни с кем делить свой Железный Купол, а с этими мелкими пакостниками, тем более! Но если «дороги» троллей проходили по старым каменоломням, что мешало Тоберту знать их тайну?
– Скажи Тоберт, ты бывал здесь раньше? Или, может быть, тебе кто-нибудь рассказывал об этих подземельях?
Принц задал вопрос, вовсе не надеясь на правдивый ответ, эллю ничего не мешало солгать, но проговорись он о том, что знает хоть что-то о каменоломнях, у Сигурда появились бы и другие вопросы.
На сей раз, молчание оказалось куда более продолжительным.
Молчал элль, молчали спутники принца, только Бендрагар Свиндле издавал какие-то непонятные чавкающие звуки, наверное, разминал свой злосчастный язык.
– Нет, принц Сигурд, – прозвучало, наконец, в темноте. – Тоберт раньше не бывал на этом острове. Тоберт никогда не бывал в здешних подземельях. Тоберту не рассказывали о них. О всех дорогах эли рассказать невозможно, даже Мать Нигора не знает их все. Тоберт не знает, где находится сейчас, и зачем человеки ходили вниз в полной темноте. Тоже хотели спасти кого-нибудь?
Теперь пришла пора принцу делать паузу для раздумий. Его так и подмывало согласиться с идеей спасения каких-нибудь застрявших в подземельях «человеков» и с ходу придумать подходящую историю. Или, хотя бы, пояснить троллю, что это совсем не его ума дело.
Но элль Сигурду вполне мог ещё пригодиться! К тому же Тоберт кое-чему сам оказался свидетелем, да и слишком много народу участвовало в походе. Ложь не могла продержаться слишком долго.
А вот полуправда – вполне.
– Мы сейчас находимся в жилище Софии. Надеюсь ты помнишь, кто здесь был Государственной Колдуньей?
– О!
– Перед самой кончиной, она попросила меня об одной услуге, которую нужно было обязательно выполнить. Я не мог пренебречь её последней волей, ведь когда-то она была моей нянькой.
– О-о!
Удивление элля не казалось наигранным. Конечно, его должно было удивить то, что они очутились в доме самой колдуньи. Скорее всего и то, что принц оказался воспитанником Софии, для Тоберта оказалось сюрпризом – об этом факте его биографии мало кто знал за пределами Рёгланда.
– Но обвал не тронул принца Сигурда и остальных человеков? Или это было что-то другое?
Другое. Но эллю об этом знать было совсем не обязательно.
– Мы не знаем, что это было. Кажется, где-то очень глубоко внизу.
Слова эти предназначались не только Тоберту. Каждый из людей принца должен был расслышать в них вполне конкретный намёк.
Что ж, допрос можно было заканчивать, оставалось только слегка надавить на тролля, для того, чтобы увидеть, точнее – услышать, его реакцию:
– Может быть ты всё же пойдёшь вниз и проверишь, вдруг и правда, кто-то из ваших попал под обвал? Мы откроем для тебя люк!
Ответ, на этот раз, ждать себя не заставил, и в голосе собеседника Сигурд уловил настоящий страх:
– Не стоит трудов, принц Сигурд. Тоберт не думал, что там внизу будет так темно и страшно. Эли нужен свет, чтобы ходить в темноте. Только толы… и человеки могут ходить без света!
Что-то в этих словах было явно нечисто, но давить дальше не стоило – тролль мог запросто обидеться и уйти в себя. Этот народец всегда тщательно избегал встреч с «глупыми человеками», и то, что один из эллей вдруг год назад не побоялся очутиться в их копании, можно было считать настоящим чудом.
Но на данный момент, было бы ещё чудеснее, если бы принцу и его людям удалось как следует отдохнуть. Желание выспаться после долгого и утомительного путешествия крепло в нём с каждым мгновением.
– Всем – спать!
Он не видел никакого смысла выставлять караульных, не на войне всё-таки.