Библиотека почти завершённого

Авторский сайт Roman ( romandc ) Dry

Страница: Артефакт Конкрума; Глава 4

Назад к Главе 3

Туман начал потихоньку рассеиваться, и с верхушки мачты стала видна палуба – не больше следа башмака на песке.

Уже можно было различить чёрные, маслянисто отблёскивавшие стволы пушек, похожие на спинки жуков, и матросов – букашек, развернувших свои белые крылышки.

Такая форма была принята на королевском военном флоте – матросские летние рубахи были сплошь тёмно-серыми или чёрными, чтобы меньше была видна грязь с фалов и соль с кабеларов[1], а к плечам пришивался чехол из белёной парусины – кусок материи с дыркой для головы посередине, для того, чтобы не рвать рубаху о толстые, грубые пеньковые канаты, которые часто приходится носить на плечах.

И ещё для того, чтобы упавшего за борт было лучше видно.

У опытных матросов эти чехлы были красивые, иссиня-белые. У молодых и неопытных – неопрятно-желтоватые. Старые морские волки знали секрет беления парусины и с молодыми им не делились. Зато, когда команда корабля появлялась в портовом городе, вся женская любовь доставалась опытным, бывалым морякам.

Элиза сидела высоко-высоко над лесом, покрывавшем Рёдлугу, прижавшись щекой к стеньге[2]. Мачта ещё помнила те давние времена, когда была деревом, и даже туманным зябким утром дарила ощущение тепла и чего-то живого, только спящего глубоким сном.

Девочка посмотрела на далёкую рыжую макушку Эльдерталлен, торчащую из тумана, и подумала – как же хорошо было бы обернуться птицей! Раскинуть пошире руки-крылья и взлететь!

Взлететь над морем, над скалами, над мыслями, над заботами!

Наверное, это и есть свобода – парить над миром и не заботиться о завтрашнем дне. Улететь далеко от дома и не возвращаться.

Впрочем, перспектива улететь из родного дома и так ожидала Элизу рано или поздно.

Она ждала того дня, когда ей исполниться пятнадцать. Ждала, желала его и отчаянно боялась! Пятнадцать лет – это то время, когда для девушек начинается пора замужества. И тогда, почти каждая девушка королевского рода покидает родной дом и улетает в далёкий край, где ей предстоит жить дальше.

Так уж сложилось, что дочери знатных фамилий, редко оставались в родной стране.

Почему-то всегда считалось, что лучший способ заключить мир между государствами – отдать дочь замуж за владыку сопредельной державы.

Вон, у степных верховных кханов или у приморских каганов – целые гаремы из дочерей знатных родов! У них много племён, и глава каждого племени обязательно посылает кхану свою дочь. Иначе они все там передерутся – в «Великой», «Бескрайней», «Богатой» степи.

Королевский дом Рёгланда тоже издавна отсылал дочерей и младших сыновей в чужие страны, но по другим причинам.

Король мог передать свою должность только одному наследнику – старшему сыну. В крайнем случае – младшему. Никакие другие родственники претендовать на эту наследственную должность не могли. Но соблазн сесть в королевское кресло и у них был велик!

Обычно эти сведения не афишировались, но от принцессы их не скрывали. Её отец даже посвятил всем этим тонкостям несколько уроков.

Что ж, иногда Элизе казалось – стоит ей покинуть родной дом, и она обретёт полную, настоящую свободу! Свободу, позволяющую жить своим умом, не оглядываясь на отца и воспитателей.

А иногда ей становилось по-настоящему страшно – что если отец выберет ей какого-нибудь старого, лысого, толстого, противного вестманнского герцога? Элизе страсть как не хотелось попадать в вечно воюющие друг с другом мелкие вестманнские герцогства!

Внутри этих владетельств вечно пылали нешуточные страсти – яд, стрела, лукавый кинжал, всё шло в ход для того, чтобы на место какого-нибудь герцога сел какой-нибудь герцогский маркграф. Сохранить там жизнь, особенно для жены владетеля, было нелёгкой задачей!

Но иногда она начинала бояться, что её – такую уродину, совсем никто не возьмёт замуж! Принцесса за этот год выросла на целую ладонь и с ужасом смотрела в зеркало на своё вытянувшееся, ставшее вдруг непропорциональным, лицо. Ну прямо лошадиное лицо какое-то!

Оставалось надеяться, что оно-то как раз и смогло бы отпугнуть возможного «противного вестманнского герцога»?

Элиза вздохнула и поискала глазами своего телохранителя.

Ну, конечно! Вон он сидит, привалившись к фальшборту. Чистит и без того чистую шпагу и на неё будто бы не смотрит.

Не смотрит, но видит, это она знала точно.

Интересно, отпустят Гриммса с ней или оставят в королевстве? За долгие годы их общения, Элиза начала воспринимать его, как нечто неотделимое от самоё себя. Сначала, как игрушку, потом – как неизбежное зло, потом – как друга и защитника. Других друзей у неё никогда не было, ни в городе, ни в лесу, ни в море.

Не считать же друзьями её нянек? Или старого боцмана Корзунда, обучавшего её ходить под парусом. Они все хорошие и с ними интересно, но… друзья – это другое. Друг – этот тот, кто тебя понимает!

Смешно…

Смешно и грустно.

Элиза вспомнила второе появление Гриммса, когда тот вернулся из своей странной школы на севере. Он тогда просто поразил её своим изменившимся видом – и впрямь, ни дать ни взять, рыбак с северного Эльд’Эрре. Весь чёрный какой-то, за ухом здоровенная шишка, руки по локоть в синяках и кровоподтёках!

Ей тогда стало жалко собственного телохранителя. Дня три она почти не выходила из дома, давая его синякам сойти.

Длилась эта жалость, правда, недолго. Уже на следующий день она с удивлением обнаружила, что отношение к ней Гриммса кардинально изменилось – он стал нелюдим, держался от неё на расстоянии. Как будто бы они не были знакомы до этого почти целый месяц!

Теперь-то она понимала, что таким образом он старался делать всё по той науке, которую ему преподавали в его школе. Но тогда…

Тогда она обиделась.

Сначала она тоже попыталась не замечать телохранителя, но от этого стало ещё хуже. Он, как будто бы специально, лез на глаза! Он всё больше и больше раздражал принцессу.

Сказать по правде, раздражал её не только Гриммс.

Что тогда с ней творилось, она и сама понять не могла. Няньки, правда, пытались объяснить ей, что такое происходит с каждой девочкой, выходящей из детского возраста, но она мало их слушала. Ей казалось – в ней сидит какое-то другое существо, мерзкое, мелкое, зубастое, которое норовит время от времени выпрыгнуть из неё и укусить кого-нибудь. Больно-больно!

Но Гриммс был самой близкой и желанной целью.

Для начала, Элиза заставила его сидеть на своих уроках, где-нибудь в углу.

Естественно, Гриммса не на все её уроки пускали сами учителя, но, например, учителю истории королевства, бывшему коггеру Ульриху, променявшему свободу на уединение, а открытое море – на тесную комнатку в Библиотеке Саллы, остро не хватало слушателей. Поэтому он был только рад появлению Гриммса, и в восторге подсовывал Элизе самые древние, а значит написанные самым корявым языком инкунабулы[3].

А принцесса ещё и старалась читать вслух как можно заунывнее:

«И пришли тогда остманны на острова. И изгнали живших тут. И ушли те за море и стали так.

И были у них Великие Конунги, всего одиннадцать: Густав Первый Завоеватель; Густав Второй; Отоуальф; Карол, по которому и названо королевством; Атаульф Первый; Грон Воитель; Атаульф Второй Блюмкрик; Людвиг Первый Великий; Людвиг Второй; Карол Второй; Карол Третий…

И правили они с избрания Густава Первого, по кончине Людвига Первого Великого триста лет.

И явились во время Великих Льдов норрманнские когги[4]. И стали на северных островах.

И было от них шесть Великих Коггенов: Кейрат Великолепный; Эрик; Люклиг; Олаф; Хельг Олафссон; Хельг Тругенбум.

И время их правления было ста и пятидесяти лет. Всего же время правления остманнами и норрманнами четырёхста и пятидесяти лет».

И исподтишка наблюдала, как стекленеют глаза телохранителя, как он безуспешно борется со сном.  А стоило ему уснуть, как принцесса тут же жаловалась на него госпоже Эмме или сразу отцу!

Но это было лишь начало! Потом на телохранителя посыпались просто бесчисленные жалобы и упрёки.

Щёки Элизы, сидящей на мачте, вспыхнули от стыда при одном только воспоминании о тех днях. Ох, как она его доводила! Откуда только бралось у неё мастерство интриги и заговора? В чём только она не обвиняла несчастного Гриммса! В выдуманных и невыдуманных провинностях! В подстроенных ею самой оплошностях! Для юноши тогда и впрямь началась «весёлая жизнь»!

Так прошло четыре месяца, и в один, не очень-то прекрасный день, Гриммс исчез.

Потом уже выяснилось, что он отплыл на норрманском когге, среди молодёжи, отправившейся наниматься в ландскнехты к герцогу Олдервиллеи.

Гриммса обвинили в измене королю, и король объявил награду за поимку сбежавшего телохранителя.

Не успел Гриммс сойти с корабля в порту Виллены, как его тут же схватили, связали и отправили обратно на Архипелаг. Он-то, по простоте душевной, даже имени своего не скрывал!

Наказание для Гриммса было выбрано самое минимальное из тех, что назначают за измену королевскому дому – плети.

Однако, по представлениям Элизы, это было равнозначно чуть ли не смертной казни! Она уже и сама была не рада, что явилась виновницей расправы над телохранителем, тем более, что отец настоял на том, чтобы принцесса присутствовала при экзекуции.

Королевская экзекуция – вещь в Салле достаточно редкая.

Это при Людвиге Великом, центральная площадь города не просыхала от крови непокорных. Нынче же, если кто из провинившихся и наказывался, то частным порядком. По-свойски, по-домашнему.

Но, для изменивших королю, было придумано целое отдельное представление.

На Рыночной площади, носившей и другое название – «площадь Крови», собирался чуть ли не весь, нарядно одетый Эльдерсаллен, включая население отдалённых мелких островков.

Дома вокруг площади украшались коврами и даже половиками-дёрматтами, из тех что поновее и покрасивее. С высоты деревянного помоста, предназначенного для короля и зрителей, приглашённых им лично, судейский в мантии для торжественных случаев, зычно, чуть ли не на распев, зачитывал вину осуждённого. Из пастухов или конюших выбирался палач, которому осуждённый должен был ещё и заплатить за свою казнь. Обставлялось всё это действо празднично и торжественно!

В общем, народ веселился на славу.

Элизе пришлось сидеть рядом с королевским креслом, взгромождённым ради такого случая прямо на помост.

К её великому сожалению, это были лучшие места на всей площади, с которых видно было всё! И всем, находящимся на площади было видно Элизу. Она не могла даже закрыть глаза, боясь уронить королевское достоинство перед горожанами.

Поэтому принцесса видела всё до мельчайших деталей – как палач сдёргивал с Гриммса рубашку, клал его на длинную узкую лавку. Привязывал его руки снизу к поперечине, чтобы тот не соскальзывал.

Тридцать плетей, это немного – три раза сосчитать до десяти.

Но если подойти к этому делу без жалости, то можно и убить. Причём, убить мучительно для осуждённого человека. Это если бить с оттягом, задерживая плеть на теле, чтобы кровавый волдырь набухал внутри спины.

А можно хлестать самыми кончиками плети-двухвостки – тяжёлыми свинцовыми грузиками, вплетёнными в тонкие полоски сыромяти. Тогда у человека срывается кожа со спины.  Раны неглубокие, но кровь брызжет, народ доволен! Для подвергаемого экзекуции это более болезненно, но уже не смертельно. До свадьбы заживёт!

Элиза ничего этого, конечно, не знала, и крови до этого практически не видела. Только, разве что, на проколотом острой колючкой пальце, или на ладонях, когда лопаются кровавые мозоли от парусных снастей.

И спина Гриммса, вся в полосах крови, вздрагивающая от каждого удара, долго потом стояла у неё перед глазами. Она страстно мечтала упасть в обморок, как это умеют делать девушки Фриландии. Но смотрела и смотрела, не отрываясь и не замечая слёз, застилавших глаза.

На последнем ударе, палач сменил плётку на длинный пастуший кнут. Последний удар, как это было принято, должен был оставить осуждённому напоминание о его проступке.

Одним движением, экзекутор умело высек на лопатке Гриммса длинную борозду, которая и должна была оставить ему шрам на всю жизнь.

На этом всё и закончилось.

Гриммса отвязали, куда-то унесли, и народ стал расходиться по ближайшим пивным и харчевням – почесать языки. А Элизу, две её няньки – Ора и Арилла, подхватили под руки и быстрым шагом отвели домой.

Видимо, всё-таки, ей не слишком хорошо удалось сохранить королевское достоинство.

Целую неделю о Гриммсе не было никаких известий. За эту неделю девочка изъела саму себя до самых костей! Не могла думать ни о делах, ни об учёбе, ни о чём вообще!

Но на все вопросы Элизы – «Как там Гриммс?», взрослые, словно сговорившись, только пожимали плечами: «Да, что ему сделается – деревянному-то?», – доведя её до полнейшего исступления!

Она не знала, куда его унесли и даже не могла поискать его сама – из дома её не выпускали без телохранителя, и найти телохранителя без телохранителя было нельзя.

Это был настоящий заколдованный круг!

Сказать, что принцесса была взбешена, значит, ничего не сказать! Но зато, именно тогда у Элизы впервые получился настоящий огонь.

Принцесса металась по своей комнате, как разъярённая пантера по клетке, и когда на пороге, появилась София и начала распекать Элизу за то, что та пропустила несколько её уроков, девочка просто не выдержала! Ей хотелось хоть кого-нибудь испепелить, и колдунья явилась последней каплей в чаше её терпения.

Мгновенно вспомнив, чему её там без конца учила София – концентрация тепла, округлый жест, ладонь в виде чаши, просьба к огню услышать её, Элиза отчаянно пожелала, чтобы Огненная колдунья София, сгорела бы дотла в этом своём проклятущем огне!

Она сама не поняла, как ей это удалось, но из её ладони, резко вскинутой прямо в лицо колдуньи, вдруг вырвался горячий, яркий-яркий сноп пламени! Весь в искрах! Похожий на сноп искр из кузнечного горна.

Седые волосы Софии всколыхнулись как от ветра, и её брови закрутились в мелкий барашек, будто она сунула лицо в очаг, но Элиза просто опешила, когда на едва не опалённом лице Софии появилась широкая, добрая улыбка.

– «Молодец, девочка!», – Старуха обняла принцессу, ткнувшись ей в плечо своим острым носом. – «Урок окончен. Отлично!» И направилась к выходу.

Но обернувшись на пороге, добавила:

– «Завтра получишь своего женишка. В целости. Не переживай»

Элиза же до того растерялась, что даже не обратила никакого внимания на «женишка». Мало ли, что ляпнет языком старая колдунья?! И долго-долго сидела, разглядывая свою ладонь, выкинувшую такой вот неожиданный фортель[5].

А на следующий день, Гриммс и впрямь появился в королевском доме. И как ни в чём не бывало, приступил к своим обязанностям – быть и «не светиться».

Но уже Элиза не могла этого просто так выдержать. Она опрометью бросилась из дома в лес, даже не посмотрев, следует ли за ней телохранитель, зная, что он обязательно пойдёт за ней.

И лишь забежав за первые деревья и остановившись, подозвала его к себе.

– «Покажи!»

Гриммс медленно задрал рубашку и повернулся спиной к принцессе. Спина у телохранителя хоть и носила явные следы чужого вмешательства, но там уже не было того ужаса, который видела Элиза в день казни. Одни длинные белые полосы.

Но подбородок у девочки всё же предательски задрожал, когда она увидела глубокий белёсый шрам, грубо стянутый суровой нитью. Она всхлипнула и подняла руку – коснуться этого места. Она очень хотела прикоснуться к шраму, но так и не смогла.

– «Прости…»

– «Ничего принцесса. София сказала – до свадьбы заживёт»

– «Это она тебя лечила?»

– «Да. Иначе за неделю не поправился бы»

Вот тогда-то Элизу и отпустило напряжение последних дней.

Она села, буквально рухнула на траву, и, спрятав лицо в руках, заплакала! Что называется – заревела.

Отчаянно!

Навзрыд!

***

Ветерок – лёгкий, чуть проснувшийся, шевельнул вымпел на флагштоке.

Элиза очнулась, почувствовав его дыхание мокрым от слёз лицом. Сердито отёрла глаза краем матросской рубашки – надо же, расчувствовалась, фриландская барышня! Пару раз глубоко вздохнула, чтобы окончательно успокоиться, и чтобы голос случайно не дрогнул.

И, свесившись с мачты, звонко крикнула:

– Ветер поднимается, адмирал!!!

Утро воспоминаний окончилось. Пришла пора поднимать паруса!

 


[1] Кабелар (кабаляр) – якорный канат.

[2] Стеньга – часть мачты. Мачты на парусных судах надстраиваются по частям. Например, грот-мачта может состоять из трёх частей: (снизу-вверх) грот-мачта, грот-стеньга, грот-брам-стеньга.  Если добавляется четвёртая часть, то она носит название грот-бом-брам-стеньга. И так для каждой мачты. Изменяется только основное название: фок (фор) или бизань.

[3] Инкунабула – древняя книга.

[4] Когг – небольшое парусное торговое и военное судно. Обладало хорошей грузоподъёмностью. Не имело пушечного вооружения.

[5] Фортель – выходка, ловкая проделка.

                                                                                                                                 Глава 5