Библиотека почти завершённого

Авторский сайт Roman ( romandc ) Dry

Страница: Артефакт Конкрума; Глава 6

Назад к Главе 5

 

Хижина колдуньи приютилась на склоне горы, среди вековых сосен.

Шагов пятнадцать в длину, шагов пять в ширину. Под двускатной земляной крышей, поросшей мхом и травой.

Избушка подслеповато смотрела в сторону Портовой бухты Саллы двумя небольшими окошками. Смотрела сквозь сосны, как сквозь растопыренные пальцы.

Толстые стены из больших брёвен делали хижину ещё более приземистой снаружи и ещё менее просторной внутри.

Входная дверь – тоже толстенная, из дубовых плах, скреплённых железными полосами, находилась на южном торце, поэтому Элизе и Гриммсу пришлось тихо и осторожно обойти строение, чтобы увидеть палку, подпирающую дверь.

В Рёгланде никто и никогда не запирал дверей. Зачем? Чужого никому не нужно, а для того чтобы показать, что дома никого нет – подпирали чем-нибудь дверь снаружи.

Тем, что под руку попадётся. Кто палкой, кто поленом, кто чурбаком, на котором так удобно сидеть у крыльца. И все понимали – хозяева ушли, звать-кричать бесполезно.

И только купцы запирали лавки на ночь, да свои кабинеты на вторых этажах домов. Мало ли кто заглянет, даже из своих!

Для купца чужой глаз – как заноза в… в общем, не любят купцы в своих делах соглядатаев.

С замиранием сердца Гриммс откинул палку, и Элиза, осторожно потянув на себя грубо тёсанную деревянную ручку, отворила пронзительно заскрипевшую дверь.

Заглянула в комнату. Постояла на пороге, привыкая к полутьме.

И затем решительно шагнула внутрь.

Для Гриммса внутренняя борьба была более тяжёлой.

У принцессы не было моральных запретов на посещение чужих жилищ, и, благодаря своему положению, она могла зайти в любой дом даже в отсутствие хозяев, как, допустим, разнося подарки на праздник Первого Дня года.

Но сыну мастера-мечника пришлось преодолеть не одно внутреннее табу.

Ну не принято было без спросу вламываться в чужое жильё!  И уж тем более – в жилище колдуньи. Не дикий вурд же!

Гриммс потоптался на пороге, но потом всё же решил, что снявши голову по волосам не плачут. Тем более, что он как-никак телохранитель! А вдруг там – в хижине, с принцессой случиться что-нибудь? Тогда он будет виноват дважды!

И тоже шагнул за порог.

Внутри избушка была разделена занавеской на две части. В той, куда они попали, стоял довольно большой дубовый стол, весь в разноцветных, сильно въевшихся пятнах. Половина стола когда-то давно обгорела, её зачистили, и теперь она была, слегка, еле заметно, темнее чем всё остальное дерево.

Перед столом, со стороны входа, стояла лавка с ножками, вырезанными в виде львиных лап. С другой стороны – большой, грубой работы стул с высокой спинкой, на котором обычно восседала сама Государственная Колдунья.

Дальше, справа, высился большой очаг, выскобленный и выметенный до идеальной чистоты.

Слева, у окна, располагалась узкая кушетка.

У Гриммса моментально заныл и зачесался шрам на лопатке. Именно на этой кушетке он провалялся почти неделю, пока София смазывала ему спину чем-то холодным, липким и вонючим, нещадно ругая его при этом.

Но «позорный» шрам оставила, как был и только потом, гораздо позже, выдернула из него нитки – операция не столько болезненная, сколько неприятная.

Причём самым неприятным был тихий, полузадушенный писк Элизы, которую старая карга заставила смотреть на эту процедуру. Элиза всеми возможными способами старалась отвертеться от такого зрелища, но София была неумолима. А с ней не очень-то поспоришь, даже если ты – королевского рода.

Дальше, у перегородки, находился шкаф – несколько полок сколоченных вместе и задёрнутых куском, когда-то цветастой, а теперь сильно полинявшей материи.

Такой же кусок материи висел в проёме, ведущем в другую часть хижины – в спальню колдуньи.

Элиза уже стояла у шкафа и нетерпеливо притоптывала каблуком по почерневшим от старости доскам пола:

– Ну, что же ты! Давай откроем!

Чтобы видеть то, что находится внутри, на полках, пришлось полностью отодвинуть занавеску, заменявшую шкафу дверцу. В слюдяное перегородчатое окно хижины проникало совсем немного света.

– Так… Смотри!

На одной из полок, отдельно от глиняных горшков, горшочков, черепков, волосяных кисточек, ложек всех размеров, дощечек, хранивших следы и запахи различных растираний, стояли три больших сосуда.

Первый – старинная, расписанная маками ваза с ручкой, разбитая когда-то на множество осколков и потом очень аккуратно склеенная. В неё был воткнут целый веник сушёных пахучих трав.

Второй сосуд – бутыль из дешёвого, цветного стекла, наполненная какой-то белёсой жидкостью.

И ещё один – пустой, с широким горлом, из стекла дорогущего, прозрачного, как слеза! Такое стекло везли издалека, и ценилось оно на вес золота!

Этот-то сосуд и уцепила Элиза. Придирчиво повертела его перед глазами, и, удовлетворившись осмотром, сунула Гриммсу – неси.

Телохранитель, слегка опешивший от такого счастья, только покачал головой.

Принцессе-то это богатство было не в диковинку, но если он разобьёт этакую драгоценность, то ещё одного шрама на спине ему точно не миновать!

Они выскочили из дома, и Элиза сама притворила дверь. Правда, палкой подпереть забыла – не в привычках принцесс такие мелочи.

А Гриммс вроде бы и подумал об этом, но потом решил не возвращаться. Всё равно, склянку нужно было как можно скорее вернуть на место, пока не явилась София.

По дороге к реке Гриммс прикидывал, хватит ли у его отца денег, чтобы расплатиться за такой вот горшок? Это только глиняная посуда бьётся к счастью! А такая, стеклянная – к большим и серьёзным неприятностям.

И решил, что теперь может и хватит.

Он почти полтора года не заходил в мастерскую к отцу. Но когда зашёл после очередного возвращения из школы Уроха, то был просто поражён, насколько сдвинулось дело у мастера Теодреда.

У того уже работали два кузнеца и четыре молотобойца, помимо тех двух подмастерьев, которых помнил Гриммс. В мастерской, кроме мечей, теперь ковали всё, что душе угодно – от подков, до лап лодочных якорей.

Из разговора с отцом Гриммс выяснил, что когда-то, по его малолетству, плату за должность телохранителя королевская казна отдавала Теодреду.

А Гриммс-то ни о какой плате и слыхом не слыхивал!

Но так оно с тех пор и повелось – Гриммс получал всё потребное – оружие, одежду, еду, от казны. А его отец получал ещё и деньги за сына, и пускал их в дело.

Гриммс тогда только хмыкнул – деньги ему самому были ни к чему.

Зачем? Ни на рынках, ни в лавках не было того, чего бы ему хотелось после королевских разносолов. А уж если они с принцессой случайно появлялись в подобных местах, отбою от продавцов не было. Каждый норовил сунуть что-нибудь принцессе или её телохранителю, будто бы по доброте душевной. Бесплатно!

Но, конечно же, с дальним прицелом – если подаренное понравиться принцессе, можно и в королевские поставщики попасть!

Потому-то Элиза и Гриммс очень редко заходили на рынки и в лавки.

За этими размышлениями, Гриммс, вслед за принцессой, как-то незаметно добежал до того места, где в море впадала река.

Река Рьюкан брала своё начало из ручьёв, речек, водопадов и водопадиков в горах Салленлуги. Её течение и в тихие, спокойные дни было довольно сильным, даже у самого устья.

Но когда в горах по весне начинали таять снежные шапки, или осенние дожди не хотели прекращаться, то от реки горожане и вовсе предпочитали держаться подальше. Итак-то быстрая и своенравная Рьюканфлюд в это время превращалась в стремительный бурный поток!

Из-за этого, вдоль обоих берегов реки, даже в черте города, торчали только сараюшки рыбаков. Да кое-где, на местах повыше – пакгаузы купцов скупающих рыбу.

Слева от устья реки, за небольшим скалистым мыском, окаймляющим её русло, между прибрежными скалами, торчал небольшой пирс – причал из выбеленных солнцем досок на деревянных сваях.

Когда-то к нему причаливала лодка какого-то рыбака. Потом, рыбак то ли умер, то ли откочевал куда-то, и пирс остался бесхозным.

Элиза часто прибегала сюда.

С низенького, почти над самой водой, дощатого помоста, можно было любоваться тем, как речная вода, смешиваясь с морской, меняет её цвет с бирюзового, на светло-зелёный. Как течение реки расталкивает солёные волны. Как поток Рьюканфлюд становиться все уже и уже, уходя в глубину. И как, наконец, пресная вода сдаётся перед несокрушимой громадой солёного океана!

Но у самого берега было место, где воды смешивались гораздо быстрее, образуя собственное, отдельное течение. В бухточке, образованной морским берегом и мысом, продолжающим русло реки, постоянно кружился медленный водоворот. Словно какой-то великан невидимой ложкой всё время перемешивал воду.

Здесь и находились скалы, облепленные йольдами – ракушками, с вечно торчащими из полураскрытых створок смешными, то ли хвостами, то ли хоботками.

Сюда-то и привела принцесса своего телохранителя. Впрочем, на данный момент – стеклохранителя.

Подбежала почти к самому краю высокого берега за которым начинался спуск вниз, к причалу, и вдруг неожиданно села, обхватив колени руками. По её лицу было видно, что Элиза о чём-то сосредоточенно думает.

Гриммс осторожно опустился рядом и ещё осторожнее поставил сосуд на мелкий гравий, покрывавший кручу берега. Принцесса не глядя сунула в склянку пергамент и снова задумалась.

Так они просидели довольно долго, потом Элиза нехотя вымолвила:

– Как же я не подумала…

– О чём?

– Огонь… Там сказано – «огонь брось в воду». У меня от руки огонь никогда не отрывался. Его нельзя стряхнуть. Он горит, пока я не попрошу его погаснуть. Один раз – самый-самый первый, он у меня сорвался с руки. Но это были только искры…

– Не понимаю, чего тут сложного? Зажечь кусок дерева. Ветку. Уголёк раздуть. И бросить в воду.

– Да нет же! – Элиза даже застонала от тупости своего телохранителя, – В пергаменте не сказано, что можно что-то зажечь и бросить! Там сказано – «бросить огонь»! Ну вспомни, что я говорила! Каждый колдовской рецепт надо соблюдать слово в слово! А у меня пока не получается стряхнуть огонь с ладони. Глупая я, наверно…

И она спрятала лицо в колени, словно поражённая собственной никчёмностью.

Гриммсу захотелось подбодрить свою подопечную, но он не нашёл ничего лучшего, как произнести:

– Ага! И воду толкать до сих пор не научилась.

Принцесса раздражённо, с коротким смешком фыркнула:

– Зато ты у нас – мастер целыми днями «воду толкать»!

Вскочила одним гибким движением и стала спускаться по обрыву к пирсу.

Гриммс остался сидеть, слегка остолбеневший. Что называется – не в бровь, а в глаз!

Толканием воды увлекались все мальчишки Рёгланда. С самого раннего детства это было для них неплохой забавой.

Нужно было встать на берегу, у самой воды. Сцепить руки в замок перед грудью, ладонями к себе, сосредоточиться. Представить, что в ладонях ты сжимаешь упругий шарик. И, резко вывернув их наружу, оттолкнуть этот воображаемый шарик в воду!

Тогда на поверхности воды образовывалась небольшая ямка, и маленькая волна, шипя белым гребешком, устремлялась вдаль.

Чем способнее был ребёнок, тем дальше бежала волна.

В возрасте семи-восьми лет, ребята уже вовсю соревновались – чья волна дальше пробежит. Потом эта забава приедалась из-за своего однообразия, и в конце концов забывалась напрочь.

Уже в тринадцать лет, редкий мальчишка мог толкнуть воду. Взрослые – не мог никто.

Что же касается девочек, то это умение у них почти не проявлялось. Может быть от того, что вода была менее благосклонна к женщинам, ведь даже Повелительницы Стихий владели всеми мыслимыми стихиями, кроме одной – воды.

У Гриммса же этот дар сохранился до сих пор, но говорить об этом он никому не решался.

Никому, кроме Элизы, конечно.

Но самое интересное, что способность детей толкать воду вошла в Рёгланде в поговорку и означала просто-напросто – бездельничать, бить баклуши, заниматься ерундой. Потому-то, в устах принцессы эта фраза и прозвучала особенно двусмысленно и едко.

Едко ещё и потому, что сам Гриммс частенько ощущал себя абсолютным бездельником.

Именно из-за этого он и остался сидеть на берегу, упустив Элизу из виду.

Дальнейшие же события произошли стремительно.

C того места где сидел Гриммс, старый причал не просматривался. Зато, сквозь приглушённый скалами, ровный шум реки, был хорошо слышен всплеск от упавшего в воду тела.

Ругая себя на чём свет стоит, горе-телохранитель вскочил и бросился по крутому обрыву к пирсу.

Из воды, совсем рядом с деревянными сваями, торчала уже одна лишь белобрысая макушка Элизы.

Стукнувшись коленями о настил пирса, и не почувствовав сгоряча никакой боли, Гриммс сунул обе руки в воду, подхватил Элизу подмышки. Рывком выдернул её из воды и посадил на край пирса. Вторым движением, подхватил девочку на руки.

И, бегом взбежав по обрыву, отнёс её подальше на берег.

Счастье, что Элиза не успела нахлебаться воды и только здорово испугалась! Она же умела плавать, и плавала неплохо – всё-таки у моря выросла, но неожиданность падения выбила у неё из головы все навыки.

– Он меня за волосы дёрнул! – всхлипывая, прошептала она.

Гриммс всё понял.

Оставив на секунду плачущую Элизу, он кинулся к воде. Привычным с детства жестом сцепил руки перед грудью и с яростью, с резким выдохом, рванул их от себя, целясь в залив.

И тут же опрометью бросился обратно, наверх – к принцессе.

Никто… ну, или почти никто, не заметил того эффекта, который произвела ярость Гриммса.

Ментальный удар оказался такой силы, что море расступилось до самого дна!

И недалеко от этого самого дна, обнаружился старый водяной Альбрехт. Безобидное, в общем-то, существо, но большой любитель сделать мелкую пакость. Он-то и дёрнул Элизу за волосы, когда та, встав на четвереньки, рассматривала ракушки в прозрачной глубине и не заметила, что её локоны касаются воды.

Водяной, с чавкающим звуком шлёпнулся на оголившееся дно. Такого ещё Альбрехт не испытывал за всю свою долгую водяную жизнь! Как минимум он заработал синяк и чуть не задохнулся!

Но на этом злоключения водяного не закончились.

Вода – до этого момента родная стихия, вдруг ополчилась на него и с шумом схлопнулась, заполняя образовавшуюся пустоту в которой он лежал.

Водяному показалось, что его раздавило в лепёшку!

Впрочем, повалявшись немного, Альбрехт отдышался и поплыл дальше по своим делам. Посматривая хозяйским глазом на лежащие на дне: ржавые железные печи, дамские велосипеды, рождественские ёлки и дохлых кошек…

                                                                                                                  Глава 7