(ред.08.10.19)
Глава 4.
Широкие крылья кречета со свистом рассекают воздух.
До дома ещё далеко, но кречеты не знают, что такое усталость. Даже низкие тучи и мир вокруг – потемневший, неласковый и сырой, не в силах сдержать стремительный полёт гордой птицы.
Такой быстроты, как у этого сокола, нет ни у одного из двуногих и даже четвероногих! Один взмах крыльев и внизу чернеет водная гладь, ещё один взмах, и вот уже скалы торчат навстречу острыми рёбрами.
Только тихо посвистывает и позвякивает с каждым взмахом бубенчик на левой ноге – сокровище Гардарьялы. Нигде в мире больше не умеют делать бубенчики настолько маленькие, лёгкие и звонкие, под стать королевской птице! Полёту они почти не мешают, но каждый, кто слышит этот звяк, должен сразу понять, чей кречет летит домой.
Домой! Там – дома, его гнездо. Его супруга и маленькие птенцы.
А может, и большие уже, их отец давно не видел своих детей. Но на крыло они пока ещё не встали, это точно – у кречета-отца ещё не началась линька, которая бывает после того, как птенцы вырастут и слетят с гнезда.
Гордый королевский кречет и сам когда-то был птенцом. Он долго жил вместе с двуногим и охотился вместе с ним. Хотя двуногий и отбирал потом почти всю пойманную еду, её было не жаль. Ведь голода не было. Хотя, попадать под горячий клюв двуногому всё равно не стоило!
Когда кречет стал взрослым, он смог охотиться сам, без помощников, а ещё позже у него появилось своё гнездо, супруга, птенцы. И едой приходилось делиться уже с ними.
Но как-то раз тот же самый двуногий пришёл ночью, забрал кречета и увёз далеко от гнезда.
Не беда, соколы всегда знают путь назад. Куда бы их не увезли, они найдут дорогу к дому.
А уж кречет долетит во мгновение ока, как бы не мешал ему бубенец на левой ноге и кожаный мешок-конверт с письмом на правой. Как бы не укутывал землю во тьму нынешний день!
Когда-то пернатый охотник привык к шапке-клобуку, которая мгновенно оборачивала день кромешной ночью. А потом опять сменяла ночь на белый день. И тогда начиналась охота. Весёлая охота! Еда разбегалась во все стороны, при виде одной только соколиной тени!
Еда… Кречету не может помешать усталость. Но вот голод…
Внизу промелькнуло что-то маленькое и светлое, на фоне чёрных скал.
Крачка!
Красноклювая крачка – не слишком лакомый обед для сокола. Крачки быстры, их много и летают они чаще над водой. Но сейчас, в полутьме, одна из них, видимо, отбилась от общей стаи.
Королевский кречет складывает крылья, и падает словно молния на одинокую светлую точку внизу.
Домой он ещё успеет.
***
Ступеньки в Соколиной Башне всегда были крутыми. Крутыми и скользкими, независимо от того – день или ночь на дворе, зима или лето. И окон в ней не было, только узкие лазы, ведущие к гнёздам.
Поскользнуться и загреметь вниз по ступенькам, особенно в темноте – плёвое дело! Недаром, королевских сокольничих всегда считали людьми особенными, очень ловкими, сильными и выносливыми – ведь им, почитай, каждый день, а иногда и по ночам, приходилось бегать по этаким ступенькам. И даже подниматься на самый верх Башни, освещая себе путь лишь маленькой лампадкой, чтобы не побеспокоить светом птиц.
И всё это только для того, чтобы взять кречета из гнезда. Птенца ли на воспитание, взрослую ли птицу, на почтовые надобности.
Само это место всегда внушало в народе уважение и даже некоторый страх, хотя, своё название «Соколиная башня» – Фалькторн получила только за неимением лучшего.
Так уж исстари привыкли величать высоченную скалу, словно острый одинокий зуб торчащую у подножия двуглавой Эттфьель.
Источенная снаружи карнизами и пещерками, с выдолбленными внутри каменными ступеньками, она издавна служила местом разведения королевских кречетов – этих величественных, быстрых и неутомимых птиц. Ежегодно, на её карнизах вили гнёзда не меньше десятка соколиных семей!
И что удивительно, кречет на воле – одиночка. Не терпит он, когда другой сокол живёт и охотится ближе, чем в десяти лигах вокруг его гнезда.
Но у Фалькторн, по осени, часто можно было увидеть незабываемое зрелище – как кречеты дружной компанией гоняют подросших птенцов, чтобы те смелее становились на крыло. Как взрослые кречеты кружат и кружат вокруг высокой, одиноко стоящей скалы, не давая птенцам вернуться обратно на родные гнёзда. Теперь у молодёжи новое предназначение – разлететься по всей округе: в горы, долины, шхеры и пустоши – всё то, из чего состоит Архипелаг. И дать своё потомство. На Башне для них места нет.
В народе поговаривали, что когда-то Повелительница птиц Вайнис побывала на Архипелаге и подарила Рёгланду и этих особенных птиц, и эту Башню-скалу.
Король Людвиг всегда очень сильно сомневался в подобной щедрости со стороны Сестры птиц, а так же в её возможности дарить скалы. Камень – это всё-таки владения Нигоры.
С Вайнис он никогда не встречался лично, но, судя по отзывам их общих знакомых, Повелительница птиц имела не самый мягкий и благодушный характер.
Понять её было можно.
Как только человек не использовал её драгоценных пернатых! И в пищу, и в качестве приманки, и на работе, и на охоте! Поневоле станешь не слишком любезной.
Но и Сестра Лейлис, Повелительница зверей, тоже, говорят, хорошим характером не отличалась. По той же причине.
Но совсем не верить народному преданию было невозможно. Ведь нигде больше в мире, даже у самой Вайнис, никто не видывал таких красавцев!
На груди рёгландского кречета – белый пух. Каждое перо крыла тоже белое, как снег. Белый клюв! И только концы крыльев, и самый кончик клюва – чёрные.
Залюбуешься!
Но Людвиг Четвёртый кречетами интересовался мало, и ему давно не приходилось бегать по ступенькам Соколиной Башни. Этим он развлекался в молодости, показывая, как и вся молодёжь, свою силу и удаль.
А приносить депеши, доставленные крылатыми почтальонами – это была обязанность сокольничих.
Что же до соколиных охот, устраивались они теперь редко, только по большим праздникам, для увеселения иностранных дипломатов. Король предпочитал охотиться с собаками.
Сегодня, предварительно выставив из кабинета старшего сокольничего, принёсшего послание, Людвиг Четвёртый самолично ломал ногти и пальцы, развязывая задубевший узел на шнурке, опутывающем кожаный мешок-конверт, снятый с птичьей ноги.
Без сомнения, можно было доверить это дело Йонсу или просто взрезать конверт ножом, но Людвига вдруг обуяли гнев и упрямство. Ещё бы! Ему – королю, пытается сопротивляться какой-то шнурок!
Тонкая полоска сыромятной кожи защищала депешу от чужого глаза не хуже амбарного замка. Правда, с таким же упорством она защищала её и от глаза того, кому послание предназначалось.
Но тугие узлы – это ещё ничего. Предыдущее послание, полученное с кречетом, оказалось написано симпатическими чернилами!
Так и было положено в обычное время, но теперь, когда времена настали необычные, нагреть письмо на пламени свечи, чтобы на нём проступил текст, стало невозможно. Не было пламени… А значит, и послание нельзя было прочитать.
И Людвиг теперь мог сколько угодно изощряться в характеристиках для своего, не слишком сообразительного, представителя в эльде Эльфвик, и надеяться, что соглядатай, приславший кречета из Бирке, окажется чуточку умнее.
Конверт оказался забрызган чем-то, по виду напоминающим кровь, а узел шнурка, так и вовсе пропитался этим насквозь. Вряд ли это была кровь самого кречета, скорее всего, птица поохотилась по дороге.
Ну, так и есть!
Узел, которым была стянута горловина мешка-конверта поддался, наконец, королевским усилиям, и в этой горловине обнаружился чей-то пух. Не такой белый, как у кречета, с сероватым отливом. То ли чайки, то ли крачки. Король не сильно разбирался в этих птичьих тонкостях.
Другое дело – определить возраст кабана по следу, или лося – по обломку рога! Здесь Людвиг равных себе не имел.
Оказывается, он успел соскучиться по охоте и собачьим боям.
Когда-то король устраивал грандиозные псарные охоты. Приглашал на них всех, у кого был хоть один древер. Множество лодок, больших и малых, собирались у Королевской пристани и отправлялись на какой-нибудь остров, известный обилием дичи – на Хитру или на Фрою, в Хуппен или в Бросс к Финдерену Бъеллу.
Правда, с охоты на Юльхаммар некоторые возвращались только через неделю, шаткой походкой и с серыми, измождёнными лицами. И такими мешками под глазами, что туда можно было бы спокойно положить по мельничному жёрнову! С Финдереном шутки были плохи.
Кстати, за прошедший день в Саллу прибыл ещё один местный смельчак – владетель эльда Броутсикт – Фарбюр Бро.
Этот едкий старикашка, превосходно годившийся в пару мастеру Мальму, приходился Людвигу четвероюродным дядей. Причём, со стороны отца!
Родные братья и тем более сёстры рёгландских королей очень редко возвращались на родину. Как и их потомки. Но дед Фарбюра, скандалист и сутяга, сумел вернуться и даже, какими-то хитрыми путями, перекупил, ставший выморочным, эльд.
По системе наследования Рёгланда, это казалось абсолютно невозможным, но будущий владетель Эльдэброутсиктен это сделал! За что получил заслуженное презрение всех тогдашних потомственных эльдеров и вызвал небольшую бурю в стране, закончившуюся Всеобщим Сходом.
Когда-то король Людвиг сам, на собственной шкуре испытал, что такое «Всеобщий Сход» эльдеров – собрание на котором решались самые важные дела, вроде внесения поправок в законы, и мог себе представить, что творилось в то время в Салле.
Если в городе собирается толпа из владетелей Рёгланда, всех до единого, лучше бежать оттуда сломя голову!
Бесконечные крики, споры, обжорство и пьянство «за счёт заведения», то бишь, за счёт государственной и армейской казны, а также сотни людей, набившихся в каждую щёлку королевского дома, способны вывести из себя кого угодно, даже незыблемую Фалькторн!
Что же касается давней проделки с выморочным эльдом, судя по рассказам отца Людвига – короля Сигурда Первого, та буря как-то очень быстро затихла. Постепенно все забыли с чего всё началось, и уже сам Фарбюр чувствовал себя потомственным владетелем плоть от плоти.
А учитывая его характер и манеры, ему как можно реже старались напоминать об обратном.
Но не одни только родственники и соседи Людвига Четвёртого прибывали в Столицу. Начали возвращаться солдаты и матросы Королевской Армии. По одному, по двое. Иные со всей семьёй. Приходили окрестные фермеры, и некоторые, не получив никакой уверенности в завтрашнем дне, оставались тут.
Город начал наполняться людьми.
С одной стороны, это было хорошо. Армия и флот – вот главная защита короля! С другой стороны – когда закончится еда…
Король вдруг очнулся от раздумий и обнаружил, что всё ещё держит злополучный конверт в руке, и что ему совсем не хочется заглядывать внутрь.
Могло ли быть в депеше хоть что-то хорошее? Вряд ли.
Переборов неизвестно откуда взявшуюся нерешительность, Людвиг выдернул из конверта тонкий листок пергамента и кинулся к окну – читать. Слава Стихиям, на этот раз отправитель догадался писать обычными, не симпатическими чернилами!
Король оказался прав в своих предчувствиях. Наблюдатель из Бирке сообщал, что тамошний старший эльдер – Тур Ёхансен, отплыл в неизвестном направлении на трёх коггах, наполненных вооружёнными людьми. Большего отправитель сообщить не мог, подготовка к этому походу держалась в строгой тайне от всех.
Как раз в том, куда уплыли когги, сомневаться не стоило. Подозрительно было наличие всего трёх судов – Эльдербиркен, при нужде, мог выставить гораздо больший флот!
Но, видимо, Тур Ёхансен понимал, что границы эльда, расположенного на самом краю северо-востока Архипелага, не стоило оставлять совсем без защиты, и надеялся набрать судов и людей по дроге в Саллу.
Что ж, если так, то он был прав – многим небось хотелось поживиться на грабежах столицы!
Королю Людвигу оставалось только получить кречета с одной из вышек, стоящих по границе Архипелага, с известием о том, что к этим границам приближаются чужие эскадры, и все предчувствия членов Королевского Совета сбудутся один в один!
***
– Как ходят слепцы, видели? Каждый кладёт руку на плечо идущему впереди и так и идут – гуськом, веришь-нет. Не спеша идут, размеренно. Кто плечо товарища упустил, тут же останавливается! И стоит, как вкопанный, веришь-нет! И только голос подаёт, пока вожатый их его не отыщет. Громко голос подаёт, веришь-нет! А первым идёт тот, кто твёрдо путь знает, или хоть немного зрячий.
В тесноте избушки, вчетвером было не повернуться. Особенно после того, как открыли люк, ведущий в подземелье.
Стол, сдвинутый в угол, скамья, здоровенный стул, крышка самого люка, всё это загромождало и так-то тесное помещение до последней степени. И ещё – трое не самых мелких статью, вооружённых мужчин, внимательно слушавших четвёртого.
А четвёртый – маленький, седенький старикашка, стриженый «под горшок», но с длинной, жидкой, нечёсаной недели две, седой бородёнкой, завладев всеобщим вниманием, разглагольствовал, размахивая руками:
– Эх, верёвкой бы обвязаться! А, и ничего, обойдёмся, веришь-нет. Главное – плечо не терять. И руку идущего сзади чувствовать. Остаётся нам один путь – по стеночкам, по стеночкам идти, но ничего, сдюжим, веришь-нет. А уж если там дорога ровная да прямая, то и не заблудимся! Но одного здесь оставить надо. Вдруг – что! Веришь-нет?
Принц Сигурд поморщился.
То, с каким воодушевлением принял Бендрагар Свиндле известие о предстоящем походе в расположенную под избушкой колдуньи штольню, в которую принцу срочно взбрендило попасть, несмотря на полную тьму и отсутствие огня, показалось ему подозрительно поспешным.
И оставлять кого-то из спутников наверху ему тоже было жаль. Если вдруг в сундуке и впрямь найдётся много полезных вещей, вдвоём, за один раз, всё не унести!
Но старый Свиндле был прав.
Они плотно закрыли дверь, продели в дверную ручку сосновый сук, подобранный в лесу Бендрагаром, вот только все эти меры никак не могли остановить непрошеного гостя, пожелай он непременно войти в хижину. А тем более, такую гостью, как Сестра ветра.
Нужен был кто-то, кто, после того, как основная группа спустится в подземелье, поставил бы и люк, и стол на место, и ждал условного сигнала, чтобы выпустить остальных на волю.
Без Бендрагара было не обойтись внизу, Элемунд со своими огромными лапищами и недюжинной силой, отлично годился на роль носильщика. По всему выходило, что оставаться придётся оруженосцу Бертрану, сменившему единственный оставшийся сапог на обычные деревянные клоги.
Дарить своему оруженосцу ещё одну пару дорогой обуви принц не собирался. Нечего разбрасываться такими ценными вещами, как сапоги! Да ещё – сапоги с ног самого Сигурда! Пусть они были и ношеные, но целые!
Пора было прекращать разглагольствования старого Свиндле, всё было ясно без лишних слов, а они и так потеряли кучу времени, ожидая, пока старик подыщет себе палку для посоха.
В мокром лесу ничего подходящего не оказалось, зато в хозяйстве у Софии нашлись высохшие до звона грабли.
После того, как от этих грабель отломали планку с деревянными зубьями, получился посох с рогулькой на конце. По уверениям Бендрагара – лучший посох для слепца, из когда-либо им виденных.
– Всё. Спускаемся. Бендрагар впереди, я следом, последним – Элемунд. Бертран – ты остаёшься. Постарайся всё поставить на место. Если кто появится – скажешь, что пошёл нас искать, да заблудился, хижину нашёл случайно и здесь устроился на ночь. Ну, придумаешь, что соврать, не мальчик. Вернёмся, и, если у тебя будет тихо – постучим. Так что не спи! Прислушивайся!
Бертран только кивал на каждое слово. В полумраке его лица не было видно отчётливо, но, скорее всего, оно выражало только облегчение. Уж кто-кто, а оруженосец не слишком верил в способности Бендрагара Свиндле.
Тёмный провал люка, разверзшийся перед ними, был похож на распахнутую пасть. Казалось, что оттуда вот-вот пахнёт гнильём и сыростью. Но, против ожиданий, пахло оттуда только каменной пылью и маслом из лампад, висевших внизу. И ещё – из черноты старой штольни веяло теплом. Самым настоящим, уже подзабытым летним теплом!
Сигурд отчётливо помнил, что в прошлый раз воздух в штольне был неподвижен и прохладен. Даже при открытом люке, снизу не чувствовалось ни дуновения.
А теперь оттуда шёл тёплый воздух. Неужели они опоздали? Неужели Сестра ветра уже побывала здесь?!
Сигурд чуть первым не кинулся вниз:
– Что застыли?! Вперёд!!
Бендрагару Свиндле пришлось захлопнуть свой болтливый рот, подхватить «лучший в мире посох» и юркнуть, словно крыса, в темноту люка.
Принцу было гораздо труднее – ему нужно было нащупывать ногой каждую ступеньку и придерживаться руками за странно тёплую стенку.
Да ещё, по дороге вниз, приходилось бояться, что Элемунд, поспевавший следом, споткнётся, упадёт, и всей своей кабаньей тушей навалится на Сигурда сверху.
Но ничего, обошлось.
Ступеньки кончились, принц сделал ещё шаг вперёд, и уткнулся в костлявую спину. Свиндле крякнул от этого толчка, но на ногах удержался.
В тот же момент в спину самого принца с размаху упёрлось мощное брюхо. От этого напора Сигурд приложился к спине Бендрагара ещё раз. Тот опять крякнул от натуги, но снова удержался на ногах, только шурхнул по каменному полу посох-грабельное древко.
Видно, зная, что сейчас произойдёт, бывший слепой стоял, уперев посох в землю.
Потом проговорил враз осипшим голосом:
– Полегче бы надо, молодые люди. Убьёте старика! Веришь-нет?
Но зато им не пришлось искать друг друга в темноте по всему широкому проходу.
Над головой гулко стукнула крышка люка, и воздух в старой штольне застыл, словно враз потерял силы. Закончила скрипеть передвигаемая мебель, и подземелье окутала давящая на уши тишина.
В этой тишине, в полной темноте, голос Бендрагара зазвучал резче и пронзительнее чем обычно:
– Ты принц клади свою левую руку на моё правое плечо. Ты, Элемунд, клади свою правую руку, принцу на левое. Да оба помельче шагайте, чтобы мне пятки не оттоптать, веришь-нет! Вот так. Попробуем пройти немного. И-и-раз!
Они прошли по каменному полу всего десяток шагов, и во тьму штольни понеслась целая лавина звуков. Та, что на поверхности обычно не воспринимается, теряясь за общим шумом: топот деревянных каблуков, поскрипывание кожаных перевязей, похлопывание ножен по своим и чужим ногам, дыхание, сопение, шорох одежды, постукивание посоха…
– Стой!
Маленькая колонна, хоть и не сразу, но остановилась.
– Нет, так не пойдёт. Надо оружие снять и здесь оставить, иначе добром не кончится, веришь-нет. Запутается кто в нём ногами, грохнется носом об камень! Да и само оно больно шумное. Снимайте всё и плащи тоже, я у ступенек положу, не потеряется.
Сигурд почувствовал, как острое старческое плечо вывернулось из-под ладони. А сам старик заговорил снова, но уже гораздо более сварливым тоном:
– И это, слышь, принц – не дави ты так рукой-то, на весу её держи! Раздавишь старика, веришь-нет! Ручища-то у тебя, как оглобля! Да я-то не лошадь!
Сам Сигурд был тоже не слишком доволен повисшей на его плече тяжёлой лапой Элемунда.
Бывший ландскнехт был ростом гораздо ниже принца, но руки имел для фехтовальщика отменные – длинные, мощные. С ладонями, в которых даже протазан выглядел не больше зубочистки.
Но сейчас Сигурд счёл за лучшее не обращать внимания на тяжесть на плече и пропустить мимо ушей непочтительную выходку представителя «Закона Ночи». Тем более, что старик был пока ему необходим. До поры, до времени, конечно.
А там… старость, есть старость. Мало ли от чего умирают люди в преклонном возрасте… Независимо ни от каких договоров с пиратскими консисториями, в которых им гарантируется сохранность жизни.
А вот оружие и впрямь мешало, тут старый Свиндле был в очередной раз прав. И в темноте «хоть глаз коли» оно было всё равно бесполезным.
Сигурд развязал тесьму горловины своего чёрного плаща, по одной нащупал пряжки перевязи, расстегнул. От самой перевязи, на которой висело оружие– нескольких широких кожаных лент, кое-где проклёпанных и сшитых железом и медью, тоже было лучше избавиться. Сгрузил фальшион и амуницию в ткнувшиеся руки Бендрагара.
Старик тут же охнул на всё подземелье:
– Ох, ты!.. Ну и тяжесть! И как ты это таскаешь-то на себе целый день? – и поволок оружие к ступенькам. Слышно было, как он, покряхтывает под своей ношей.
Таким же образом Свиндле отволок к люку небольшой кацбальгер Элемунда – единственное оружие, разрешённое ландскнехту для ношения в городе, как одному из королевских гостей. Тому обстоятельству, что его огромный цвайхендер пришлось оставить на «Турденваре», можно было сейчас только радоваться!
Там, где Бендрагар складывал оружие, звякнуло железо о камень и… настала тишина.
Сигурд прислушался, но кроме сопения Элемунда не услышал ровным счётом ничего. Старик будто растворился в темноте – ни шороха одежды, ни шагов. Мечом его там, что ли, прибило?
Нужно было, наверное, вернуться к лестнице и поискать Свиндле. Но беспокоиться раньше времени и звать старика принцу не позволяла гордость – он не маленький мальчик, чтобы испуганно кричать в темноте.
Некоторое время прошло в полном молчании, прежде чем раздалось хриплое ворчание Элемунда:
– Ну-у… чего-то затих наш оруженосец. Пойти, поискать его, что ли? Эй, старый! Ты там что, помер с натуги?
Ещё несколько длинных, тягучих мгновений тишины, а потом из темноты раздался дребезжащий старческий смех:
– Хе-хе-хе. Жив, жив, не бойтесь. Напугал вас, да? Прощения просим, веришь-нет! Да только очень надо мне было ваше дыхание послушать. Издалека. На всякий случай. Вдруг – что?
Может быть, это и была правда, но у принца сложилось стойкое ощущение, что старик просто издевается над ними. В свойственной ему манере.
Зазвучали шаркающие шаги, Бендрагар приблизился и снова закряхтел, видимо, наклоняясь, для того чтобы подобрать положенный на землю посох. Потом произнёс довольным голосом:
– Ну, что ж, становитесь за мной! Как гусятки за мамкой ходят, веришь-нет. Да и пошли! – и тут же зашипел, словно озлобленная крыса. – Элемунд, перестань сопеть, как старая помпа! Мешаешь! Веришь-нет?
Во тьме вновь зазвучало – шуршание одежды, стук высоких деревянных каблуков от сапог Сигурда и моряцких туфель Элемунда, шарканье выношенных кожаных башмаков Бендрагара, и несмолкаемое постукивание его посоха – тук-тук, тук-тук, тук-тук…
Время от времени, по команде Свиндле, они останавливались, и во время таких остановок, Бендрагар, не переставая, гулко постукивал концом посоха по каменному полу.
Попади голова принца между молотом и наковальней, ощущения, наверное, были бы схожими – этот постоянный звук в гулком подземелье сильно раздражал разум и барабанные перепонки.
Шли они долго. Принцу уже казалось, что это не закончится никогда.
Смотреть было бесполезно. Если напрячь глаза, в них возникали только искры, сбивающие с толку.
Можно было закрыть или открыть их, от этого не менялось ровным счётом ничего. Оставалось просто идти и идти куда-то мелкими шагами, стараясь не очень сильно сдавливать пальцами хрупкое плечо.
Зато, если довериться ушам, то становилось слышно, как двоится и троится эхо. То ли отскакивает от стен, то ли дробится, натыкаясь на колючую тьму.
– Звучит что-то… Шумит, да ровно так!
Это была очередная остановка. Может десятая, может двадцатая, Сигурду было совсем не интересно считать, сколько их было уже по дороге. Сам он не слышал ровным счётом ничего нового – то же шуршание, дыхание и стук.
Но что мог услышать бывший слепец, он догадался:
– На шум воды похоже?
– А кто его знает! Я тебе не колдунья, чтобы прямо всё различать на таком расстоянии, веришь-нет, – сварливо отозвался из темноты Бендрагар.
– Так слушай, как следует! – не выдержал принц. – Там точно вода текла! Я и то её услышал за сто шагов.
– Ладно, ладно, – заторопился Свиндле. Даже посохом перестал постукивать. – Пойдём, как шли. Если шум всё время прямо перед нами звучать будет, значит – оно и есть!
Снова потянулась бесконечная тьма, стук посоха, сопение Элемунда, поначалу и впрямь старавшегося дышать потише, но скоро оставившего эту затею.
Но вот, шум услышал и Сигурд – тот же самый ровный плеск воды. Странно, что в той тишине, что наполняла старые штольни, этот звук не был слышен до самого подземелья под хижиной.
И снова – шаг, шаг, шаг…
Временами под подошвы сапог попадали мелкие камешки. Иные с хрупаньем рассыпались в крошево, иные, потвёрже, норовили лечь под ногу так, чтобы та подвернулась. Но это было даже приятно – хоть какое разнообразие!
– И-и, стой! – Их вожатый снова остановился. Затем проговорил после долгой паузы. – Слышь, принц. Это и впрямь вода течёт. Веришь-нет? Вот только падает она не на камень! Что там, скажешь?
– Сам уви… – Сигурд запнулся в речи, поискал нужное слово, – …пощупаешь. Давай, веди. Чем скорее дойдём, тем лучше.